краски. А тут пергамент, темпера, золото, серебро, драгоценные камни, эмали, парча, кожа ... Да если к тому же она изукрашена даровитым живописцем, не говоря о мастерстве рукописного текста, в котором каждая буква несет первокасание переписчика! Любой смысл, погрузившись в роскошь старинной книги, становился частью произведения искусства.

Но уже и в старину настоящими мастерами книги были те, кто имел дело с ее Смыслом. Переписчик и художник. В первую очередь мастер иллюстраций, так как бывали мастера заставок, буквиц ... Книга просвещала своих создателей, и один знал, потому что писал, другой живописал, потому что знал. Потомки мастера текста стали мастерами типографии. Потомки мастера изображений стали художниками-графиками.

Старый художник много наработал для современной книги, если вспомнить, что сам тип книги «кодекс», распространенный и по сей день, создан в прошлом. Поэтому в прежних и нынешних книгах есть обложка, есть подробное название, хочется сказать — «звание книги», — титул (лат.), вынесенный на специальную страницу. Старый художник создал традиции, принципы[151], то есть основные правила художественного оформления книги. Он оставил обычай украшать «вход» в книгу (обложка, ее первые страницы). Он оставил в наследство осмысленность заставок, щегольство концовок — этих малых изображений, отмечающих начало и конец главы. Он заботился о красоте написания текста, о красивой простоте букв, чтобы складывались они в легкочитаемые слова. Он умел нарядить заглавную букву в такое чудесное узорочье, что она из буквы превращалась в «буквицу», уподобляясь княгине — в сравнении с черными скромницами трудолюбивых строк*. * 308

Все эти принципы используются и ныне, к тому же в более подробной разработке. Например, появилась суперобложка («сверхобложка»), покрывающая основную обложку, будучи нередко значительно более красивой. Вспомни «супер»-палитру, «су-пер»-этюдник,украшающие наш первый альбом! Титульный лист иногда соединяется с противоположным листом контртитула, образуя «разворотный титул», торжественный, как увертюра[152]. Появляются шмуцтитулы — страницы, разделяющие главы. Заметь — в той и в этой книге шмуцтитулы, подобно конферансье, объявляют перед каждой главой, что именно увидит и о чем прочтет в ней наш уважаемый читатель. И, наконец, самозабвенное участие художника в пояснительном «иллюстративном» украшении книги («иллюстрация» — лат. — «поясняющее изображение»), то есть в создании иллюстраций, которые всегда были любы читателю. Их любит и читатель современный. Причем настолько, что нередко видит труд художника книги только в иллюстративном творчестве, хотя это не совсем так.

Создавая иллюстрации и особенно к литературным произведениям, художник как бы помогает нашему воображению своим, более изощренным. Каждый из нас, читая, по-разному видит облик литературных героев, картин жизни. Мы видим их «внутренним взором», потому что писал их писатель не кистью, а словом. Но именно художник, в отличие от нас, отдал свое видение бумаге! Благодаря ему, наконец, рассматриваем мы «взором глаз» тех, кого воображали. Мы торопимся сравнить «своих» героев и «его», торопимся вынести суждение — совпали «мои» с изображенными или нет! Радуемся совпадению, радуемся несовпадению, если оно поразило более тонким прочтением писателя; огорчаемся резким несовпадением, забывая даже порой, что иллюстрация — это пояснительное изображение. Да, художник поясняет, как он увидел! Совсем не настаивая, что его видение единственно возможное и наиболее близкое литературному Смыслу.

Иллюстрация — сложное искусство. Ему можно посвятить все свое творчество, выступая в книге (подобно старинным предкам) в роли «малых живописцев»*. Для художника книги иллюстрация важна, однако видит он в ней часть большого целого. Он думает об отдельном листе только в связи со всей книгой, как архитектор мыслит стену частью здания. Художник книги и напоминает архитектора, будучи ее «строителем».  * 309—313

Современная книга до сих пор не отказывается от старинного строения «кодекса». Кодекс — действительно «здание», в отличие от «реки» древнейшего свитка, рукописный текст которого спокойно течет в русле развернутого иль извивается спиралью внутри свернутого. Кодекс же обладает всеми частями здания, правда, составленными в другом порядке, учитывая особенности Живущего в нем Смысла.

Он живет за дверями обложки, и они отворяются-открываются-захлопываются, как двери на петлях, а в старину запираясь на замок-пряжку. Он живет среди плотно сомкнутых стен-страниц, упирающихся в свод-крепление (кстати свод и бывает сводом, если открыть книгу пошире, опрокинув ее шалашом). А когда входит в книгу ее гость (твой живой ум), смысл книги встречает его в просторных залах разворотов. Тебя встречает строгая простота белых стен-страниц, прекрасных своими пропорциями в соотношении высоты и ширины; прекрасных самой светлотой, на которой красиво выступает черный ажур ступеней-строк, отлитых из букво-слов.

По ним бегут твои глаза в погоне за смыслом, увлекательно поднимающимся с каждой из них. В этом беге по строкам-ступеням твой разум, твое воображение, набрав скорость, как разбежавшийся планер, начинает парить на крыльях смысла и собственной фантазии. И через книгу ты выходишь в любое воображаемое пространство — космоса, океана, земли, прошлого, настоящего и будущего.

Современный график* добывает красоту книги иначе, чем старинный мастер. Тот украшал, а этот строит, создает художественную конструкцию книги, исходя из заключенного в ней смысла. Сложное это искусство, тонкое, интеллектуальное. Ведь типография и без художника легко может напечатать любую рукопись. Но книга становится произведением искусства тогда, когда художник, познакомившись с особенностями содержания в рукописи, начинает строить для него здание книги. Все строение (структура) книги будет пронизано им, начиная с определения размера издания, пропорций листа, цвета, качества бумаги, отбора шрифтов, количества изображений и форм, в которых они соединятся с текстом. Каждая, самая малая деталь понесет в себе отзвук смысла. В этом случае работа над иллюстрацией — всего лишь часть более общей задачи, и она разделяет с концовкой или заставкой общее служение содержанию.  * 314—315

Это творчество требует от мастера высочайшего напряжения ума и чувств. Это действительно интеллектуальное творчество, и оно далеко не каждому художнику удается в равной мере, ибо художник книги выражает в ее строении не столько знание смысла, сколько понимание его как произведения литературы. Он может полжизни носить в мыслях и сердце любимого писателя, прежде чем осмелится построить «для него здание», то есть возьмется создать книгу, в которой будет жить столь драгоценный для него смысл. И, конечно, книга должна «светиться писателем». Чаще всего подобные произведения Искусства Книги возникают при работе графика с художественной литературой, когда — искусство сходится с искусством.

Такие книги не бросаются в глаза, но, взяв в руки одну из них, не выпустишь долго. Она тянет к себе, к ней возвращаешься постоянно, как возвращаешься к «Маленьким трагедиям» Пушкина, созданным Владимиром Андреевичем Фаворским*. Может, потому, что перед тобой — «произведение ... произведений», ибо в одной книге их совместилось