что взгляд напарника стал осмысленным, Лешек отпустил его плечо и осмотрелся.

— Надо валить. На твой крик наверняка прибежит вечерний сторож. Странно, что он еще не здесь. Жалко лопаты, ну да ладно. Отпечатков на ней все равно нет.

Войцех сглотнул.

— Почему он ожил? Еще ведь нет полуночи.

— Успокойся. Покойники не оживают.

— Не оживают?! Ты что, не слышал…

— Слышал я, слышал! Не ори. — Лешек инстинктивно оглянулся. Ему удалось догнать Войцеха на приличном расстоянии от могилы. Отсюда крик «мертвеца» уже не был слышен. Если тот, конечно, еще кричал. — Покойники не оживают, говорю тебе. Похоже, мужика похоронили живым.

— Как это?

— Такое бывает. Называется «летаргия». Человек всем похож на мертвеца, даже врач не может отличить. А потом — хлоп! — оживает, как ни в чем не бывало.

Войцех посмотрел на Лешека с недоверием.

— Ты шутишь?

Лешек сплюнул.

— Сколько классов ты провел в школе, Войцех? Про такое знает каждый ребенок.

Он вновь посмотрел в сторону могилы.

— Надо достать его. На радостях он сам отдаст нам перстень.

— Нет! — Войцех вцепился ему в руку. — Ни за что! Я туда не вернусь! Лучше уйдем.

— И оставим его там?

Лешек колебался. Оставлять живого человека в гробу не хотелось, но, с другой стороны, если их застукают на месте — объясняться придется долго, если вообще удастся объяснить, что они делали на закрытом кладбище рядом с разрытой могилой. Он посмотрел на ботинки Войцеха, вымазанные землей…

— Ладно, идем, — Лешек увлек напарника. — Гроб мы почти отрыли, так что он не задохнется. А утром его найдут.

Лешек представил, как будет выглядеть наутро человек, обреченный провести ночь в могиле, но Войцех отвлек его.

— Никогда больше я не буду заниматься таким делом. Слышишь?

— Слышу, слышу. И, слава богу, пока только я.

Они свернули вправо. Туда, где находился лаз, через который они сюда проникли.

Варшава, кладбище в Повонзках, 20.02

— Эй! Где вы? Вытащите меня отсюда! Я жив! Я жив!!!

Ежи прислушался. Ему никто не ответил.

— Господи! Да где же вы?!

Внезапно Ежи овладела ужасная мысль. Что, если это были галлюцинации? Недостаток кислорода вполне мог подействовать на помутневший рассудок. Но дышать стало легче. Он явственно это ощущал. Значит, его действительно отрыли. Куда же делись люди?

— Помогите! Выпустите меня!

Ежи еще раз попробовал выломать крышку. Но она держалась прочно. Куда делись люди? Если их прислала Барбара… Возможно, им нечем открыть гроб и они пошли за инструментом? Но сначала они должны были хотя бы поговорить с ним, успокоить, убедиться в том, что он жив, наконец.

— Эй! Где вы?!

Никто не ответил. Жаркие волны страха вновь нахлынули на Ежи. Ему показалось, что дышать снова становится трудно.

Предельным усилием воли Ежи овладел собой. Глупо сойти с ума в тот момент, когда спасение близко. В конце концов, куда бы ни подевались те, кто отрыл могилу, его найдут другие. Кто-то из тех, кто случайно пройдет рядом. Но сколько придется ждать? Кладбище было огромным. Какова вероятность того, что кто-то окажется рядом? Значит, надо постоянно подавать голос. Звук разносится далеко. Ежи не знал, сколько земли оставалось над ним, но предпочел думать, что немного.

— Помогите! — крикнул он в очередной раз.

Одно слово — и опять тишина. Надо петь песни. В конце концов, это поможет не сойти с ума. Ежи затянул первое, что пришло ему в голову:

— Nic nie robić,

Nie mieć zmartwień,

Chłodne piwko w cieniu pić…[20]

Это тоже походило на сумасшествие, но что ему еще оставалось?

Варшава, кладбище в Повонзках, 20.15

Больше всего Збигнев не любил девятичасовой обход. В 21.05 начиналась очередная серия фильма «Время чести», в холодильнике стояла специально припасенная к этому случаю бутылочка пивка, но если кто-нибудь из начальства захочет проверить, чем занят сторож в урочное время, — работы ему не видать. А где в его положении найдешь другую? Поэтому Збигнев давно придумал хитрый прием. Уходя на обход в четверть девятого, он переводил стрелки часов в домике на тридцать минут вперед. Теперь, если в десятом часу его застукают перед телевизором, он сможет свалить все на часы. Но до сих пор до этого не доходило.

Варшава, кладбище в Повонзках, 20.45

Обход подходил к концу. Збигнев уже представил себе и шапку белой пены над пивной кружкой, и первый глоток, как вдруг…

— Какого черта? — выругался он. Поперек дорожки лежала лопата. А справа от нее…

Збигнев сразу понял, что пива ему сегодня не пить. Проклятые сатанисты! Теперь придется вызывать полицию, составлять акт… Хлопот будет до полуночи.

Он подошел к краю могилы. Похоже, злодеи так и не успели закончить дело. Даже гроба не было видно. Наверное, кто-то спугнул.

Збигнев почесал в затылке. Может, подправить все самому? Могила свежая, никто и не подумает, что ее разрывали. Работы от силы минут на пятнадцать.

Взяв лопату в руки, Збигнев швырнул в яму первый ком земли.

Варшава, Кладбище в Повонзках, 20.43

Ежи пел без перерыва около получаса (а ему показалось, что полный час, если не больше). Он даже удивился, как много песен оказывается знает, когда почувствовал, что голос начал садиться.

Ежи тут же замолчал. Он решил делать перерывы. Подождав минут пять (или полчаса — кто знает?), Ежи затянул новую песню, но сразу закашлялся — натруженные связки (не столько песнями, сколько предшествовавшим им криком) — дали о себе знать. Ежи не представлял, какое время сейчас наверху. Возможно, уже глубокая ночь, и он понапрасну тратит силы. Ежи еще немного отдохнул и только собрался было вновь начать петь, как услышал приглушенный голос. Кто-то наверху выругался:

— Со do cholery?[21]

Кто-то нашел его? Ежи чуть было не заорал, но вовремя сдержался. Тот, кто услышит ночью на кладбище голос из-под земли, может и сбежать сдуру. Надо подобрать слова.

— Я не мертвец! Не бойтесь! Меня случайно зарыли заживо! — крикнул он наконец.

Ему никто не ответил. Ежи растерялся.

«Да что