священное место во всей Британии отдано на поживу язычникам»[349]. Он советовал королю и его придворным задуматься о своем поведении и для начала сменить прически и одежду на более подобающие христианам.

Но увы, для всего этого было слишком поздно. Северяне уже заявили о себе как о крупной силе на западной арене. В следующем, 794 г. разбойники появились по другую сторону Британских островов, на Гебридах. В 799 г. викинги совершили набег на монастырь Святого Филиберта в Нуармутье к югу от реки Луары. Еще через шестьдесят лет набеги викингов стали аспектом тягостной повседневной жизни не только на берегах Северного и Ирландского морей, но и в таких отдаленных местах, как Лиссабон, Севилья и Северная Африка, а силу северян поровну испытали на себе англосаксы, ирландцы, Омейяды и франки. В 860 г. воинственные потомки викингов, начав свой путь с территории современного северо-запада России, доплыли по Днепру и через Черное море до Константинополя и взяли город в осаду. Хотя хронист из Нуармутье наблюдал своими глазами лишь малую часть общей картины, его слова вполне могли бы стать эпиграфом для целой эпохи: «Кораблей все прибывает, число викингов беспрестанно растет… Викинги сметают все на своем пути, не встречая никакого сопротивления»[350].

Люди Скандинавии не возникли внезапно из небытия в конце VIII в. За тысячу с лишним лет до этого, около 325 г. до н. э., греческий мореплаватель Пифей совершил путешествие к скованному морозом северо-западу известного тогда мира и оказался в малонаселенном месте под названием Туле – возможно, Норвегии или Исландии (или нет)[351]. В это время жители Дании уже умели строить суда с клинкерной обшивкой[352], а Йортспрингская ладья, найденная в болоте на датском острове Альс в 1920-х гг., показывает, что древние скандинавы выходили в море на кораблях с командой из двадцати человек.

Следующие несколько веков северяне оставались где-то на границе известного мира, не привлекая к себе особенного внимания. Во времена Октавиана Августа римляне организовали военно-разведывательную экспедицию в Ютландию. В 515 г. датский правитель по имени Хохилаик совершил набег на земли франков в Нидерландах. Возможно, Хохилаик был прообразом короля гетов Хигелака, дяди Беовульфа, героя великой средневековой эпической поэмы. Однако до VIII в. контакты с северянами так и оставались немногочисленными, редкими и мимолетными. Хотя север имел выход к торговым путям, соединявшимся в конце концов с Великим шелковым путем, эти связи были относительно непрочными, а в V–VI вв. еще больше ослабли из-за миграций варваров. Сама география региона больше располагала к изоляции, чем к активным контактам. Показательно, что в раннем Средневековье ни христианство, ни ислам не коснулись северных земель, и вплоть до рубежа первого тысячелетия скандинавы оставались решительно глухи к зародившимся в пустыне монотеистическим религиям, превозносившим книгу и Слово. Предоставленная сама себе и развивавшаяся собственным путем культура викингов отличалась крайним своеобразием и несла на себе глубокий отпечаток уникальной природы субарктического пояса.

Заметный след в мировоззрении викингов оставил климат. В мифах о сотворении и конце мира много говорится о жизни деревьев и неизбежном наступлении вечной зимы Фимбульвинтер, когда земля замерзнет и вся жизнь на ней прекратится. Возможно, появление этого сюжета связано с извержениями вулканов, спровоцировавшими резкое падение температуры на всем земном шаре и неурожаи 530-х и 540-х гг. Северяне поклонялись красочному пантеону богов, среди которых были Один, Улль, Бальдр, Тор и Локи. Кроме того, они знали, что в их жизни важную роль играют другие сверхъестественные существа, в том числе женские – валькирии и фюльгьи, а также эльфы, гномы и тролли. Они обнаруживали магическое и мистическое во всех уголках разнообразного и часто недружелюбного окружающего мира, глубоко и живо ощущая его связь с «потусторонним» миром[353]. Способы их взаимодействия с этим невидимым царством, начиная от подношений еды и заканчивая ритуальными человеческими жертвоприношениями, были крайне далеки от литургической обрядности христиан, мусульман и иудеев Европы и Ближнего Востока.

Историки из поколения в поколение ломали голову над тем, почему викинги так внезапно, буквально за два-три десятка лет вышли из относительной изоляции и устремились терроризировать – и колонизировать – запад. В числе причин называли политические беспорядки, культурную революцию, изменение климата и демографическое давление[354]. Как все серьезные вопросы, этот вопрос не имеет однозначного ответа. Однако наиболее подходящей представляется следующая версия: по стечению обстоятельств как раз тогда, когда в Скандинавии изменились экономические условия и массовые технологии, во Франкском государстве начал разрушаться ранее сложившийся порядок.

Примерно с V в. активно совершенствовались скандинавские кораблестроительные технологии. Вероятно, стимулом здесь стала возможность торговать на берегах Северного моря, в том числе на длинном, изрытом фьордами, тянущемся на тысячу миль западном побережье Норвегии[355]. Корабли северян становились больше и быстрее, их кили делались прочнее, а паруса шире, глубокие плоские корпуса достигали в длину более 20 м и вмещали достаточно большую команду, чтобы гребцы могли, поочередно сменяясь, грести сутками без перерыва[356]. В обществе, где по-прежнему существовал институт многоженства (и где, возможно, убивали новорожденных девочек), мужчинам, желавшим заключить престижный брак, приходилось платить «выкуп за невесту» и всеми силами стараться повысить свое социальное положение. Лучшим средством для этого были торговля или морской разбой – или то и другое вместе.

Тем временем в Европе стараниями Каролингов происходили радикальные перемены. Северяне начали интересоваться франками еще во времена Карла Великого. Во-первых, войны Карла Великого с саксами так далеко отодвинули франкскую границу на север, что она почти коснулась земель викингов. С 810/811 гг. на севере империи существовала Датская марка – военизированная буферная зона, защищавшая от северных язычников. Во-вторых, Каролинги основали и щедро одаривали множество монастырей и других христианских святых обителей. Огромное количество ценного движимого имущества передавалось в руки монахов – физически самых слабых людей в обществе. Более того, многие монастыри (например, монастырь Святого Филиберта в Нуармутье, расположенный на косе в устье Луары) стояли на побережьях, на берегах рек или в глухих, удаленных от людей местах. Это ограждало братьев от царивших в светском обществе пороков и насилия (по крайней мере, они так думали).

Нетрудно догадаться, как все это выглядело в глазах людей, объединенных в высокомобильные военные отряды и передвигающихся на лучших кораблях за пределами Средиземного моря, чью жестокость Алкуин Йоркский сравнивал с жестокостью древних готов и гуннов[357]. Соблазнительный спелый плод висел так низко – только протяни руку. Когда в 830–840-е гг. франкские правители затеяли взаимно истощающую гражданскую войну, окончившуюся разделом некогда неприступной империи на три части, пришло время сорвать этот плод.

От викингов к норманнам

С середины IX в. и далее франкам пришлось более или менее признать тот факт, что у них в соседях оказалось