У кого-то оказался шпалер[13], хотя, по понятиям скокарей, этому быть не положено. Пальнул всего один раз, но прицельно, прямо в грудь неудачливому городовому. Тот умер в больнице через несколько часов, а вся братва пошла на каторгу уже за убийство и соучастие. В тюрьме парнишка заболел и уговорил своего покровителя, Федора Рогожина, взять его с собой в побег – боялся в каталажке помереть.

Отошел на воле, через три дня. Звали парнишку Илья Багров.

Его отец, Матвей, в те времена слыл довольно-таки зажиточным крестьянином. Жили Багровы тогда не в Даниловке, совсем на другом краю губернии, и отец все пытался образумить своего непутевого сына. Когда же не удалось и даже адвокаты не помогли, возненавидел власти лютой ненавистью. Потому приютил в свое время Рогожина вместе с другими беглецами, укрывал их, давал денег. После того как Матвей с женой съездили тайком на то место, где Федор похоронил их единственного сына, своего младшего товарища, с бабой по возвращении случился удар. Так, парализованная, она и умерла. А сам Матвей Багров, за короткое время потеряв семью, снялся в один момент с места и уехал куда глаза глядели – лишь бы подальше.

Хотя уход этот «незнамо куда» происходил все-таки для отвода глаз. Конечно, Багрову хотелось убраться подальше от мест, переставших быть для него родными. Однако в никуда он тоже не уехал. Поселившись в Даниловке, на отшибе, Багров ничем не привлекал к себе внимания, и его уж точно никак не могли связать с Рогожиным даже не в меру прозорливые красноярские сыщики. Матвей же, обосновавшись в округе, где пролегают пути к золотым приискам и где погуливала рогожинская банда, оказывал Федору множество неоценимых услуг: укрывал часть награбленного, давал приют бандитам, был глазами и ушами самого Рогожина. Ему Федор верил, как себе – Багров ненавидел власти, забравшие у него единственного сына, и на том стоял.

Именно от Багрова узнал Рогожин: то, что рассказывают о сокровищах Медведь-горы – не такая уж красивая тунгусская сказка. Рано или поздно, рассудил мудрый Матвей, за камнями придут те, кто догадается, как тот рыжий иноземец их сыскал. Мимо Даниловки не пройдут, а значит – и мимо Багрова тоже. Бандитам оставалось лишь запастись мешком терпения, да не одним, и по указке Багрова обосноваться в указанном им месте. Выкопать землянку, сидеть и ждать, когда же появится дядя Матвей, ведя нужных людей по тому пути, который сам выберет. Ежели двинемся, поучал Багров, первую ночь на этой вот поляне заночуем. Рогожинским же нужно присмотреться, а после пойти вперед, через болото по медвежьему проходу, дальше – к заимке. Там ждать, проводник доставит добычу в ловушку. Как дальше быть, решать уже Федору.

И вот тут-то Рогожин растерялся.

Он не был готов к тому, что господа, которых заведет в таежную глушь дядя Матвей, окажутся пусть не друзьями ему, но уж точно – не врагами. При иных обстоятельствах Федора ничего не могло остановить. Девка давала Рогожину все козыри, и можно с легкостью разменивать пленных мужиков одного за другим: последний из них, кто останется в живых, выполнит все его желания, ведь на кону, как ни верти, жизнь девицы-красавицы. Теперь же Рогожин мог получить свое, не прибегая к насилию и запугиваниям. Более того, эти господа, похоже, такие же беглые, как он сам, и так же ненавидят власти, как Матвей Багров.

Не убивать больше никого их них, по крайней мере – сейчас, означало для Рогожина поверить им…

А это, в свою очередь, противоречило его основному жизненному принципу. Да и Багров, похоже, настроен к пленникам не дружески, пускай они с бандитами и в одной упряжке. Федору нужно было что-то, что убеждало его самого поверить пленникам.

Потому Рогожин и свистнул к себе Ваську Щербатого.

Тот вместе с Ноздрей как раз отволок труп подальше в тайгу, зверям на съедение, и теперь перекуривали это дело, устроившись у подножия разлапистого дерева. Заслышав свист главаря, Щербатый резво подскочил – таким манером Федор подзывал его часто.

– Че, Федя? – спросил он, подойдя.

– Слышь, Щербатый… – Рогожин старался так подбирать слова, чтобы получить именно такой ответ, который нужен, ничего при этом не объясняя. – Ты давеча в нашем трактире «пулю отливал» про то, что мы за кордон уходим, так?

– Как условились, – подтвердил тот. – Правда, сам я в трактир не совался, рожа-то приметная. А «пулю отлил», верно, запустил через девок. Самый надежный способ.

– Теперь вспомни: что там болтали, в городе, когда ты там крутился?

– Болтали всякое. Ты про что?

– Ну, вроде как с пересылки кто-то важный сбежал… Было?

– А, было дело! Я даже тогда обмолвился тебе, ты не слушал.

– Тогда не хотел, сейчас послушаю. Вспоминай, чего болтали.

– Так особо и ничего… Точно не знаю. Но слыхал, будто политические подломились. И девка какая-то с побегом помогала. То ли подкоп сделала, то ли напильник в хлебе передала…

– Про подкопы да напильники соврут – недорого возьмут, – хмыкнул Рогожин. – А вот про девку: точно ли?

– Вернее некуда. А чего, Федя?

– Да так, ничего. Будет курить, заходите, дела наши порешаем.

«Сходится, кажись, – решил Рогожин. – Политические… Так на уголовных они и не похожи. Фараоны политиков еще злее ищут. Видать, обратной дороги-то им нету. Правду говорят, отчаянные.

Ну, поглядим…»

3

Когда Рогожин вместе со своими людьми вернулся и коротко велел пленникам рассказывать, где нужно искать сокровище, оказалось – рассказывать особо нечего. Путь к алмазам укажет какое-то тунгусское капище, которое находится где-то здесь, у самого подножия Медведь-горы. Отыскать его, а дальше видно будет.

– Всего-то? – озадаченно спросил Рогожин.

– А ты как думал?

– Ладно, – Федор поскреб затылок. – Не знаю, как ты прознал, только верно – есть такое место. Поляна, палка и череп на ней. Место впрямь глухое, нашли мы его по случаю. Щербатый пугала забоялся.

– Ты б не забоялся! – огрызнулся Щербатый. – Сам же говорил – место проклятое, десятой дорогой обходить надо.

– Вот и хорошо, – кивнул Берсенев. – Все складывается. Осталось дойти до места и там посмотреть.

– Вот пойдем, православные, и посмотрим… Собирайтесь, зады поди отсидели до синяков.

– Прямо сейчас, ночью? – удивился Кречет.

– Дорогу дядя Матвей знает. И я не заблужусь. Часа два чесать, а там, глядишь, и солнышко встанет. На месте обождем, чего время терять-то… А? – он взглянул на Багрова.

– Как скажешь, – согласился тот. – Только думай, все ли пойдем, Федя?

– Правильно мыслишь, дядя Матвей. Неча всем кагалом идти. Решаю я вот что, господа хорошие, – он цыкнул зубом, явно оставаясь довольным собой. – Вот такое вот решение мое, значит… Двинемся к капищу мы с дядей Матвеем. Вы двое, Алешка с Антошкой, с нами двинете. А чтобы даже в мыслях не было в игры с нами играть, девка ваша здесь останется. Ребятки приглядят за ней, пока не вернемся.