леса донеслось уханье совы, но почему-то голосом Корделии: «Ниухуху себе!», — то принц решил, что меня нужно сжечь. Он сказал, что так точно его отец не женится на мне и не сотворит порченного ублюдка. Когда он стал жечь мои ноги огнем, то… внутри меня что-то сломалось. Будто цепи, которые держали мою силу, оборвались. И его пламя… Все ого пламя. То, что было на мне, то что летело с его рук и томилось внутри тела — все оно впиталось в меня, — а тут и у меня волосы дыбом встали.

— Ты высосала его магию? — рядом с Дианой возникла Корделия. — Полностью?! Ты чувствовала, как отрываешь у него изнутри что-то прочное?

И на этот раз на ее лице не было ни намека на веселье.

— Да, — девушка, подумав с озадаченным видом, согласно кивнула. — Как будто тащила что-то тяжелое…

— Дерьмо, — выругалась Корделия, посмотрев на меня и быстро отходя от девушки. — Ты понимаешь что происходит?

— Ни на йоту, — признался я.

— Династия де Мар — это могущественные маги огненной стихии, — сказала Корделия. — Поговаривают, что во всем королевстве никогда не рождались маги огня сильнее их. Якобы это как-то связано с тем, что Первого Короля посадили на престол Семеро перед тем, как взойти на небеса. И могущественная магия позволяла им править все эти тысячи лет. Существуют даже заповеди Семерых, которые церковники трактуют, что никто не может править королевством, лишенный магии. Во время коронации будущий король подтверждает свое право на власть с помощью специального артефакта, вроде того, которым в Башне оценивают потенциал новичков и выпускников…

— А если ближе к делу? — попросил я. — Франц, вон, тоже маг-огневик, слабый, конечно, но…

— Она, — рыжеволосая указала на перепуганную Диану Отелл, — судя по всему обладает даром к вытягиванию магии. Похоже, что какая-то ее прапрапра… и так далее бабка дала Ваалу. И тот передал ей часть своей силы, да еще и оружие выковал для нее подходящее! Не знаю как так произошло, но эти двое явно не просто так уродились с разными дарами.

Ну или для девушки пережитое явилось более травмирущим событием, чем для ее братца.

Что как бы намекает…

Да что б мне бесконечную матрешку собирать в посмертии, я даже думать об этом не хочу.

— Логично, если учесть, что истории про Ваала гласят, что он никогда не бился честно, а иссушал противников на поле боя, — пожал плечами я. — Пока не вижу причин, которые бы заставили тебя быть серьезной.

— Глаза разуй! — едва не сорвалась на крик Корделия. — Если принц был иссушен, то значит и его маготоки были выжжены! А раз так, то он не может больше направлять магию! Никто и никогда не стал бы помогать ему претендовать на престол, зная, что в случае обмана церковники по древнему закону просто вырежут всех, кто стоит за «пустым» претендентом. Это святая обязанность Церкви Семерых — удерживать паству в пределах догм!

— Мне кажется, или ты где-то пропустила важное логическое звено, — спокойно сказал я. — Пока ты сказала лишь набор тезисов, но…

— Да чему тебя вообще учили?! — окрысилась магичка, сжав кулачки. — Маготоки нельзя восстановить, если они разрушены. Никак! Никаким колдовством, шаманизмом, травками, настойками или жертвами! Маготоки — это изобретение Творца! Ни одна магия не в состоянии исправить то, что он сделал. Разрушить — да, потому что они хрупки на самом деле…

Да, тут правильнее было бы сказать, что маготоки по прочности можно сравнить с принципом керамических трубок.

Огонь выдержат, от воды не протекут, но, если хорошенько бахнуть кувалдой, поминай как звали.

— Но принц восстановил свою магию, — тихо сказала девушка. — В замок, в котором мы жили после уничтожения Королем нашего Дома, пришла весть от дяди, Лорда Хоксенвильваарена, что мы в опасности, из-за того, что принц вернулся из своего вояжа, и Королевскому Совету показал, что владеет магией.

— То, что мертво, оживлено быть не может! — отрезала Корделия, смотря мне в глаза. — Понимаешь, насколько все плохо?

Я закрыл глаза и тяжело выдохнул.

— Ничто не может воскресить мертвое создание Творца, кроме одного вида магии… Вашу ж мать, плохие новости когда-нибудь кончатся!?

— Не могу понять, почему я не почувствовала, — Корделия, словно раненная лисица, заметалась по округе. — Для такого нужна огромная сила, ничуть не меньше первой категории. Высший лич! Нет, даже лич-призыватель! Или… Ох, хлебные крошки мне в ботинки, не надо было теорию борьбы с некромантами прогуливать из-за ватрушек… Что ж за дерьмо-то повалило, а?!

— С ней такое часто? — спросила Диана, которая даже как-то отошла от положения страдающей жертвы жесткого гэнг-бэнга.

— Впервые, — сухо сказал я. — Видишь ли, Диана. Тут оказалось, что ваш король не просто пидорасина, — Франц что-то там замычал и задергался. — Он некромант-педераст. А эти очень не любят Практиков, таких как я, хоть и являются их подобием. У нас нечто вроде непереносимости врожденной. Ты либо мертвечину любишь, либо Практик…

— … о, если ты меня слышишь, — причитала гневным тоном Корделия, смотря куда-то в небеса, — какой же ты дебил! Что б у тебя веками не стоял и мочился ты через задницу, а в глаза тебе птицы срали метко и беспрерывно с наступлением рассвета и до самой полуночи! Да каким позвонком ты думал, идиота кусок, такую срань сотворяя?!

— А… Вы можете нас освободить и дать уйти? — робко поинтересовалась девушка. — Просто… Я что-то побаиваться вас начинаю.

— Привыкнешь, — пообещал я. — И нет, девочка, тебя я точно не отпущу. Пылесос для магии, да еще и потомок демонов. Нет, мы явно неспроста встретились, дорогая. Так что, отныне будем вместе скитаться. Чую, нам обоим придется повоевать за спасение своих задниц.

Франц что-то обиженно заскулил.

— А еще, — я услышал за спиной характерный треск, вот только Корделия маячила перед глазами, — подозреваю, что вы не последние подсадные «путники» на моем пути.

— Эм… — на лице девушки возник испуг. — А… А там воины, господин Глеб. Прямо у вас за спиной.

— Ну и пиздец им, — пообещал я, вынимая из ножен «Пожиратель Душ» и разворачиваясь лицом к противнику. — Эй, уебки, какую вы слезливую историю расскажете, а?!

Глава 19

Невозможно описать словами то, что чувствовал Краксон, проходя по коридорам Крепости.

Но он мог поклясться своей жизнью, что еще никогда за время его службы, он не ощущал такого могущества, такой силы