Глубоко вздохнул.

Он думал о Мирре.

Асмер снова моргнул.

Он спал. Без сновидений.

***

Было холодно и сыро. А еще темно.

Мирра не видела собственных рук. Она пыталась хоть что-то разглядеть в этом царстве тьмы, но, увы, так и не смогла. Кроме того, тело затекло и ужасно болело. Казалось, она пролежала вот так, без движения много часов. Так что первые несколько минут, после того, как девушка очнулась, она лежала, не в силах пошевелить ни одной частью тела. Сначала закололо пальцы рук: по сжатым венам и артериям зациркулировала кровь, холодная и вязкая, она постепенно нагревалась, пока руки не налились теплом, жаром, что начал распространяться по окоченевшему телу.

Когда Мирре, наконец, удалось сесть на корточки (пол был слишком холодный и сырой), она попыталась вспомнить хотя бы что-то о том, как она попала сюда, почему очнулась в этом месте. В голову ничего не приходило, кроме странных, размытых образов улицы за окнами квартиры Асмера: раскидистых деревьев аллеи, высоких фонарных столбов из черного металла, виднеющихся вдали огромных особняков и соборов. Еще она помнила странное бесформенное пятно, ярко контрастирующее с конусом света уличного освещения.

– На улице было еще что-то… – подумала она, и ее голова на секунду вспыхнула острой болью. Она вспомнила. Тот страх, тот ужас и то, что ждало ее за дверью…

Пустота.

Мирра ярко видела дверь, обитую кожей, которая медленно открывалась. Свет из прихожей квартиры выливался в коридор через постепенно увеличивающуюся щель. Скрип плохо смазанных петель гулом отдавался в голове. Дверь открывалась целую вечность, пока квадрат света в коридоре прямо за ней не увеличился до максимального размера. На мгновение, тысячные доли секунды, Мирра увидела коридор. Увидела темный силуэт, а затем мелькание каких-то образов, лиц и слов.

Больше ничего. Темнота.

В ней зрение было бесполезно, но были и другие чувства.

Капала вода. В обычной ситуации Мирра и не обратила бы никакого внимания на этот звук, но здесь он громом выделялся средь абсолютной тишины. Она провела языком по сухим деснам и направилась в сторону звука. Он был совсем близко.

Тяжелая капля упала ей на голову.

Мирра открыла рот и пыталась поймать положение, в котором вода попадала бы туда. Она могла бы засмеяться, представив, как выглядит со стороны, если бы ее не мучила сильнейшая жажда, а тело не отзывалось бы на каждое движение болью.

Хотя, справедливости ради, оно болело уже не так сильно. Кровь начала разгоняться по телу и возвращалась былая подвижность.

Вода была отвратительна на вкус. Она отдавала чем-то противным. Гнилью. Однако Мирра пила. До тех пор, пока жажда не отступила. Она облизнула влажным языком губы и почувствовала горьковато соленый привкус на них. Это была кровь, засохшая кровь. Две струйки стекали из ноздрей на губы.

– Откуда?.. – удивилась Мирра, услышав свой голос. Он был хриплый и низкий. Пришлось откашляться.

– Надо выбираться, – подумала она.

Мирра выставила вперед руки и, аккуратно переставляя ноги (она боялась упасть в какое-нибудь вдруг возникшее отверстие в полу), направилась в выбранную ею сторону. Так, в слепую, ощущая только твердость поверхности под ногами и сладковатый запах подвальной сырости, она шла несколько минут. Иногда спотыкалась, чудом сохраняя равновесие, иногда подскальзывалась, опять же чудом сохраняя равновесие, но шла. Мирра не отвлекалась ни на что, стараясь сосредоточить все свое внимание на ощущениях, испытываемых кончиками пальцев, не отвлекалась даже на невероятно громкое в окружающей тишине урчание живота. Она была голодна, но старалась не думать об этом. Сейчас было кое-что поважнее.

Руки нащупали что-то холодное. Мирра подпрыгнула от неожиданности. Это что-то было скользким и твердым.

– Прутья решетки, – подумала она. – Я, что в какой-то тюрьме?

Это определенно было то, о чем Мирра подумала. Перебирая руками, она пошла вдоль железных, длинных, идущих от пола до, видимо, высокого потолка, который Мирра не могла нащупать руками, прутьев. Сначала она пыталась их считать, но сбилась. Счет шел на сотни.

Мирра выругалась. Теперь она определенно точно чувствовала себя в тюрьме, и, почему-то, это приводило ее в бешенство. Пробуждало в ней злость, кипучую и стремящуюся вырваться наружу. И Мирра не стала пытаться сдержать ее.

– Сукин сын, ты слышишь меня? Выпусти меня сейчас же, а иначе, иначе я … – ее крик, постепенно затихая, превратился во всхлипывания.

Мирра рыдала, не от страха, не от обиды, а от безысходности, от непонимания того, что ей делать.

Ей было холодно. Озноб пробирал тело, словно слабый ток. Мирра не чувствовала пальцев замерзших рук, а в ее животе как будто кто-то рычал, втягивая в себя внутренности. Даже звук падающей откуда-то сверху воды больше не казался таким спасительным и приятным. Теперь он бил по ушам, как удары молотом по наковальне. По крайней мере, в тишине, окружающей Мирру, он звучал именно так.

Она оперлась о прутья решетки и, закрыв лицо руками, плакала, но вдруг где-то слева от девушки что-то издало тихий шорох, а затем из темноты раздался голос. Мирра как будто его уже где-то слышала.

– Эй, там есть кто-нибудь?

Голос был детский.

IX

Асмер проснулся еще до того, как первые лучи солнца, еле пробиваясь через мутные стекла, проникли внутрь дома, так кстати попавшего им на пути. Честно говоря, он сам не понял, от чего встал так рано, видимо сказался режим, которому Асмер следовал последние несколько дней.

Дней или недель?

Асмер уже потерял счет времени. Ему казалось, что этот их поход, если можно так выразиться, длился вечно, а те дни, проведенные за стенами Атифиса казались чем-то слишком далеким, чтобы быть правдой.

Теперь он точно знал, что больше не хочет оставаться в этом городе.

Асмер почувствовал ненависть к Атифису. Он просто не мог позволить себе любить эту зловонную клоаку, пропитанную ложью, жестокостью и глупостью. И возвращаться туда точно не хотел. Однако, должен был. Трое людей, с которыми за столь короткое время Асмер успел сблизиться, оставили свои жизни на пути, навеки застыли мертвыми вешками, отмечающими путь живым. И оставлять их в этом царстве зловонного мрака и склизкой смерти, Асмер не собирался. Нужно было завершить дело.

Кроме того, где-то там, за высокими стенами Атифиса, осталась Мирра. Одинокая и беззащитная, она заслуживала навсегда забыть о страхе и боли.

В доме совсем посветлело. Около него на столе стояло два пустых стакана и опрокинутая на бок бутылка, а в углу, пытаясь отогнать щекочущие лицо лучи, ворочился Рене. На улице, видимо, радуясь утру, запели