– Да, и…

Из главной приборной доски изолятора послышался короткий гудок, а затем в колонках раздался голос Фалькони – жестяная его версия:

– Эй, док, каков диагноз? Вы там что-то притихли.

Вишал сделал гримасу, расстегнул застежку на шее и снял шлем.

– Я могу подтвердить, что у мисс Наварес нет кори, свинки или краснухи. У нее хороший уровень сахара в крови, и тот, кто устанавливал ее импланты, сделал свою работу на совесть, хоть они сейчас и не функционируют. Десны и зубы в порядке. Ушные проходы чистые. Чего еще вы ждете от меня?

– Она заразна?

– Она – нет. Насчет «скинсьюта» я не вполне уверен. С него сыплется пыль. – У Воробья сделался озабоченный вид. – Но на вид пыль совершенно инертна. Однако кто может знать точно? У меня нет необходимых инструментов. Если б я сейчас сидел в своей старой лаборатории…

Вишал покачал головой:

– С Грегоровичем консультировались?

Врач закатил глаза:

– Да, наш блаженный разум корабля соизволил взглянуть на полученные результаты. Однако помощи от него не было. Если не считать цитату из Тироллия, которую он вздумал мне продекламировать.

– Со «скинсьютом» все…

Капитана перебил пронзительный визг – в изолятор ворвался Виложка. Маленький коричневый свин подбежал к Кире, понюхал ее, затем удрал к Воробью и принялся крутиться у нее в ногах.

Женщина наклонилась и почесала голову Виложки промеж ушей. Свин задрал рыло и чуть ли не улыбался.

Фалькони повторил свой вопрос:

– Со «скинсьютом» все соответствует ее рассказу?

Вишал развел руками:

– Насколько я могу судить. Я не знаю, вижу ли перед собой клеточный организм, наномеханизм или их гибридную форму. Молекулярная структура «скинсьюта» меняется ежесекундно.

– Ну так у нас пойдет пена изо рта и мы перекульнемся? Или эта штука убьет нас во сне? Вот что я хочу знать.

Кира нервно переступила с ноги на ногу, вспомнив, что произошло с Аланом.

– Это кажется… маловероятным в данный момент, – сказал Вишал. – Ничто в анализах не указывает на непосредственную угрозу. Однако должен вас предупредить, что делать окончательные выводы с тем оборудованием, каким я располагаю, безответственно.

– Ясно, – буркнул Фалькони. – Хорошо. Что ж, на такой риск, полагаю, мы можем пойти. Я доверяю вам, док. Наварес, вы меня слышите?

– Да.

– Мы прямо сейчас меняем курс и летим к станции «Мальперт». Расчетное время прибытия – через сорок два часа.

– Поняла. Спасибо вам.

Он фыркнул:

– Не ради вас стараюсь, Наварес… Воробей, ты все слышала. Отведи нашу гостью в запасную каюту на третьей палубе. Пусть пока остается там. Лучше держать ее подальше от остальных пассажиров.

Воробей встала по стойке «смирно» в дверном проеме.

– Есть, сэр!

– И вот что, Наварес. Если пожелаете, присоединяйтесь к нам в камбузе. Ужин ровно в девятнадцать ноль-ноль.

И связь оборвалась.

Воробей выдула очередной пузырь жевательной резинки:

– О’кей, задохлик, пошли.

Кира не сразу повиновалась. Оглянувшись на Вишала, она попросила:

– Можете переслать мне результаты анализов? Я бы тоже хотела на них взглянуть.

Он кивнул:

– Разумеется.

– Спасибо. И спасибо за скрупулезное обследование.

Вишала ее ответ, кажется, удивил. Потом он слегка поклонился и рассмеялся – короткая мелодичная трель:

– Мог ли я не быть скрупулезным, зная, что есть опасность соприкосновения с инопланетной заразой?

– Тоже верно.

И Кира вслед за Воробьем вышла в коридор.

– В трюме какие-нибудь вещи остались? – спросила конвоирша.

Кира покачала головой:

– Все при мне.

Они вместе спустились палубой ниже и были еще в пути, когда прозвучал предупреждающий сигнал и палуба заходила у них под ногами – корабль менял курс.

– Камбуз там. – Воробей махнула рукой в сторону двери с указателем. – Проголодаетесь – берите что приглянется. Только. Не трогайте. Чертов. Шоколад.

– С этим какая-то проблема?

Женщина фыркнула:

– Триг все время его жрет и твердит, он, мол, и не знал, что другие тоже любят сладкое… так, вы будете тут.

Она остановилась перед очередной дверью.

Кира кивнула и сделала шаг внутрь. Воробей осталась стоять позади, наблюдая, пока дверь не захлопнулась.

Чувствуя себя скорее пленницей, чем пассажиркой, Кира оглядела помещение. Каюта оказалась вдвое меньше капитанской. С одной стороны койка и шкафчик, с другой – раковина с зеркалом, туалет и стол, а на нем монитор. Стены коричневые, как в коридоре, и всего два источника света на двух противоположных стенах: белые квадраты под металлической решеткой.

Она попыталась открыть шкафчик – ручку заело. Нажала посильнее, и дверь распахнулась. Внутри оказалось тонкое голубое одеяло, свернутое в рулон, и больше ничего.

Кира собралась снять комбинезон, но остановилась: а вдруг Фалькони установил в каюте камеру наблюдения? Подумав, она решила, что ей наплевать. Восемьдесят восемь дней, одиннадцать световых лет – сколько можно носить одну одежду не снимая?

С чувством, близким к облегчению, Кира расстегнула молнию, высвободила руки, а затем спустила комбинезон к ногам и вышла из него. Из отворотов штанин высыпалось немного пыли. Кира повесила комбинезон на спинку стула и подошла к раковине, собираясь обтереться влажной губкой, но отражение в зеркале остановило ее.

Даже на «Валькирии» Кире не представлялась возможность хорошенько себя разглядеть, лишь беглый и смутный призрак в матовых поверхностях мониторов. Да и разглядывать не хотелось – стоило глянуть вниз, на живот и ноги, и становилось совершенно ясно, во что превратил ее «скинсьют».

Но теперь, увидев свое отражение почти в полный рост, Кира была поражена тем, насколько ксеноорганизм изменил ее и… проник в нее, заняв место, на которое никто не имел права, даже ребенок, если бы она когда-нибудь решилась забеременеть. Ее лицо и тело отощали по сравнению с тем, что ей помнилось, – они стали слишком худыми после многих недель на половинном рационе, – но это само по себе ее не напугало бы.

Она видела перед собой только «скинсьют». Черную, лоснящуюся, волокнистую оболочку, которая покрывала ее, как слой туго натянутого полиэтилена. Ее кожу и связки словно содрали, и под ними проступила грозная анатомическая карта мышц. Кира провела рукой по лысому черепу, опознавая его странную форму. Ей стало трудно дышать, кишки завязались узлом. Того гляди стошнит. Она смотрела в зеркало и ненавидела все, что в нем отражалось, но не могла отвести глаза. Поверхность Кроткого Клинка сделалась шершавой, как будто он откликался на ее эмоции.