смелости жить так, как хочется, и она осуждает людей вроде отца за легкомысленность и инфантильность, потому что это легче, чем признать себя трусихой. При этой мысли воображение живо рисует ей Джеффа, стоящего под табло на вокзале, и этот образ объединяется с полузабытым сном об отце, с прыжком в бассейн в Сомерсет-хаусе, с прерванным поцелуем Джульетт, с неизвестным человеком у багажной карусели. Анна, должно быть, погрузилась в забытье — она возвращается к реальности, только стукнувшись о дверцу такси при повороте на Килберн-Хай-роуд. Мгновение спустя машина тормозит около ее дома. Два выходящих на улицу окна квартиры тускло освещены, словно это вход в пещеру с горящим в глубине очагом; когда Анна открывает дверь, то удивляется, как темно и тихо внутри. Она поднимается по лестнице. Ступеней почти не видно, а единственные звуки — цоканье ее каблуков и биение сердца. На площадке она поворачивается к гостиной — по краям дверного проема, подобно солнечным лучам во время полного затмения светила, пробивается бледный свет. Анна делает один, два, три шага и входит в комнату; это все равно как шагнуть с порога в штормовой океан.

— С днем рожденья!

Ее встречают семь человек, которые хлопают поднятыми над головами руками, их рты открываются и закрываются.

— Еще не вечер!

— Во сколько нас звали?

— Мы уж думали, ты сбежала.

— Это свинство!

Анна быстро переводит взгляд с одного веселого лица на другое: здесь Зара в плотно облегающем зеленом платье, что напоминает Анне о собственном скучном наряде — джинсы и джемпер; рядом с Зарой сияет белозубой улыбкой ее жених Кейр в розовой рубашке; брат Пита Бин, отрастивший бороду, свистит, сунув пальцы в рот; Тоби и Сесиль хлопают без особого энтузиазма; Ингрид улыбается, но выглядит как не в своей тарелке, явно чувствует себя чужой в этой компании. А над всеми парит Хамза, взгромоздившийся на стул. Всё это отпечатывается у Анны в мозгу за секунду, которая потребовалась на то, чтобы окинуть взглядом комнату слева направо, и вдруг раздается хлопок, похожий на выстрел, и к ней летят зеленые, красные и розовые ленточки серпантина. Хамза спрыгивает со стула — пол под ним трясется — и подходит к ней, протянув темные руки и выпятив нижнюю губу в пантомимном выражении жалости.

— Она растерялась! — восклицает он, сгребая в охапку ее безвольное тело, и все по очереди горячо обнимают и целуют виновницу торжества.

Затем гости рассаживаются за столом, а Анна стоит одна, опершись на подлокотник белого дивана и оглядывая гостиную. Трудно представить, что это та же самая комната, в которой она проснулась утром. Длинный обеденный стол установлен посередине и накрыт белой скатертью, а свет дают четыре низкие и толстые свечи, размещенные среди зубчатого ландшафта из бокалов, тарелок и столовых приборов. Углы комнаты тонут во мраке, который чуток разгоняет прямоугольное свечение Питова айпада, играющего ненавязчивую акустическую балладу.

— А где Пит? — спрашивает Анна.

Все за столом улыбаются, и в это мгновение Анна чувствует, что позади нее кто-то стоит. Она оборачивается и видит в дверном проеме Пита — хотя он настолько не похож на себя, что долю секунды девушка сомневается, действительно ли это ее бойфренд. Впервые за несколько лет его щеки и подбородок розовые, чисто выбритые, а косматые волосы с рыжиной приглажены на одну сторону каким-то средством, отчего кажутся черными. Однако глаза его не изменились: они слегка прищуриваются, когда он ищет подтверждений тому, что Анна не попала в переделку и у нее все хорошо, они смягчаются и расширяются, когда она улыбается.

— Вот видите? — говорит он, выступая вперед и беря Анну за руку; рукава белой рубашки закатаны по локти, и руки обсыпаны мукой. — Я же говорил вам, что она меня не бросила.

Пит поднимает ее на цыпочки, приникает большими влажными губами к ее губам, затем обнимает за плечо и вместе с ней поворачивается к сидящим за столом гостям, превратившимся в веселых зрителей.

— И я хочу начать с объявления. Кроме дня рождения Анны, у нас сегодня есть еще один повод праздновать. Приготовьте свои телефоны. Меньше часа назад опубликована первая статья Анны в качестве ведущего журналиста проекта — интервью с Сахиной Бхутто.

Пит достает из кармана свой телефон и поднимает вверх, чтобы его стало видно тем, кто сидит за столом; на экране крошечная фотография самодовольно улыбающейся Сахины, под которой красуется фамилия Анны. По комнате прокатывается восторженный и удивленный ропот, все достают телефоны, чтобы получить подтверждение. Пит еще раз привлекает Анну к себе, быстро целует в щеку и исчезает в темном коридоре.

— Анна, это замечательно! — восклицает Бин, передавая телефон Сесиль.

— Следующей ее героиней станет Амаль Клуни! — сообщает Зара.

— А ты темная лошадка.

— Почему ты мне не сказала?

— Неужели жена Джорджа Клуни?

— Я уже поделилась статьей в соцсетях.

— Наконец-то ты стала настоящей журналисткой.

Анна садится во главе стола, испытывая отвращение к себе и статье, и с каждым возгласом это гадкое чувство усиливается. Она хочет как-то оправдаться за использование штампов и уродливых рубленых предложений, но ее сил хватает только на дежурную улыбку. Она опускает глаза и сосредотачивается на лежащих на коленях руках — костяшки сцепленных пальцев побелели.

— Отлично, — Ингрид, которая дольше всех смотрит в телефон, дает статье профессиональную оценку. — Неожиданный, смелый стиль, Анна!

— Перестаньте, народ, вы ее смущаете.

— Да всё с ней хорошо.

— Посмотрите на нее, бедняжка растерялась от ваших восторгов!

— Ей просто надо выпить, — говорит Хамза и исчезает, чтобы сделать Анне коктейль под названием «Олд Фэшн».

В доказательство, что все в порядке, Анна улыбается каждому; в неярком свете свечей не очень отчетливо видны даже лица. Зара сидит слева от нее, и Анна машинально проверяет, где место для Пита, — пережиток застарелой ревности, от которой она страдала на вечеринках и встречах, куда они приходили парами. Обнаружив с другого конца стола пустой стул, она с облегчением вздыхает. Воцаряется тишина, и Анна решает, что нужно что-то сказать,