поскольку она с тех пор, как пришла, не произнесла ни слова, не считая короткого вопроса про Пита. Она кладет руки на белую скатерть и пытается придумать что-то смешное. Сначала хочет извиниться за свой внешний вид и объяснить, что у нее не было времени принять душ и переодеться, но отказывается от этой идеи, поскольку тогда фарс может превратиться в трагедию.

— Простите, что опоздала, — в конце концов говорит Анна. — Но я выпивала с коллегами и… что я могу сказать… Я люблю их больше, чем вас.

Все улыбаются и благодушно отметают это предположение, кроме Кейра — он сидит слева от Зары и гневно сверкает глазами.

— Сорок минут мы держали наготове эти чертовы хлопушки, — ворчит он, качая головой и даже не пытаясь скрыть раздражение. Зара дотрагивается до руки Анны, словно извиняясь за своего жениха, и говорит, что им было приятно поболтать друг с другом.

Но Кейр не унимается.

— Как можно так опаздывать на собственную вечеринку? — рукава его розовой рубашки закатаны, он кладет тяжелые безволосые руки на стол. Кейр не особенно высок, вряд ли больше ста восьмидесяти трех сантиметров, но всегда разворачивается так, чтобы выглядеть крупнее: садится поперек стула или боком к столу, словно не помещается на предназначенном ему месте. — Мы уж думали, что ты сбежала.

— А, кстати, кто в детстве сбегал из дома? — вмешивается Зара, наклоняясь вперед и намеренно заслоняя Кейра от Анны. — Когда мне было шесть лет, я удрала, прихватив только свою виолончель — я называла ее Эдвардом, — чтобы начать новую жизнь в Америке. Мы с ней добрались до конца улицы.

Остальные принимают у Зары эстафету и охотно делятся своими историями, а Анна радуется тому, что больше не находится в центре внимания. Тоби говорит, что подростком провел ночь около закрытого вокзала в Оксфордшире и спал в мешке с мусором. Бин рассказывает, что однажды, в семилетием возрасте, ночевал в домике на дереве, но никто в семье — ни Пит, ни родители — не заметили его отсутствия. В эту минуту, словно в ответ на упоминание его имени, Пит толкает дверь ногой, и они с Хамзой вносят два нагруженных подноса. Перед Анной появляются тарелка красного супа и толстый кусок фокаччи, а также коктейль с кубиками льда, украшенный зелеными листьями, засахаренной вишней и ломтиком апельсина.

— Суп остыл, — сообщает Тоби, больше от смущения, чем от недовольства.

— Это гаспачо, дурень, — замечает его жена Сесиль, и Анна вспоминает, что индекс совпадения у них 73. Это единственная пара кроме Зары и Кейра чей индекс она знает точно. — Попробуй, тебе понравится. Это фактически «Кровавая Мэри» в тарелке. Но без сельдерея, вустерского соуса, огурца и петрушки.

— И без водки, — добавляет Хамза.

— Которую ты и так вряд ли распробуешь среди всего остального дерьма, — заявляет Кейр.

— Это зависит от того, сколько налить, — отвечает Хамза, и все смеются.

Пит, стоя у другого конца стола напротив Анны, просит внимания, стуча ложкой по стакану. Он действительно выглядит необычно: белая хлопковая рубашка застегнута до чисто выбритой розовой шеи.

— Я хочу поднять бокал за Анну. За то, что она протянула тридцать лет, за то, что ей удалось-таки прибыть на собственную вечеринку, и за то, что она стала знаменитой журналисткой. За тебя!

Все чокаются, но Пит не садится и мягким движением руки просит тишины. Удивительно, как легко он управляет людьми в случае необходимости; это, казалось бы, противоречит его натуре, и Анна приписывает подобное умение обучению в частной школе — видимо, там всем ученикам прививают такой навык, нравится им это или нет. Он улыбается Анне, и глаза его лукаво блестят.

— Также я хочу огласить распорядок этого вечера. Видите ли, я подумал, что будет жаль, если в такой особенный день мы станем разговаривать о погоде, отпусках, работе, ценах на недвижимость и других заурядных вещах. Поэтому я предлагаю придать нашему собранию изюминку и прошу каждого приготовиться рассказать свою любимую историю об Анне.

— Идите к черту, — произносит Анна, увидев, что все радостно просияли, глядя на нее. — Я голосую за разговоры об отпусках и погоде.

Но никто ее не слушает; все уже шумно и увлеченно, как дети вокруг костра, обсуждают, кто станет первым.

— Зара, давай ты.

— Моя история слишком серьезная. Пусть сначала расскажут что-нибудь веселое.

— А что, если Пит, все равно он уже стоит?

— Не глупи, Пит будет последним.

— Хамза, ты у нас мастер рассказывать смешные истории.

— Да, Хамза, давай!

Со всех концов стола принимаются бодро уговаривать Хамзу, и тот, закатывая глаза и с напускной, как понимает Анна, неохотой, уступает.

— Ладно, расскажу, но при условии, что мы начнем есть.

Он смотрит на Пита, распорядителя вечера, тот кивает и поднимает ладони вверх. Гости склоняются над супом; они с таким усердием работают ложками и так яростно отрывают куски хлеба, что становится ясно — все проголодались; Анну снова начинают терзать угрызения совести за опоздание. Она смотрит в свою тарелку — красная кашица дышит ей в лицо холодом — и вместо супа тянется к коктейлю. Удивительно, но стакан уже наполовину пуст. Айпад теперь играет песню Beach Boys, и Анна недоумевает, что это за тухлый подбор музыки.

— Мне неудобно рассказывать эту историю при Пите, — говорит Хамза между ложками супа, — поскольку в ней присутствуют другие парни.

— Тогда не рассказывай, — предлагает Анна.

— Вернее, другой парень.

— Я в курсе, что она не была девственницей, когда мы встретились, — отвечает Пит.

Тоби вставляет:

— А жаль.

Пит не обращает на него внимания и добавляет:

— Просто опусти интимные подробности.

— Итак, приступим, — Хамза откладывает ложку и потирает руки. — Как вы знаете, мы с Анной вместе учились в Шеффилде и жили в одном общежитии. Я познакомился с ней на первой неделе, и она мне очень понравилась. Она походила на ботаника, была не