Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Он же может быть первым, не так ли? – спросила она. – Это несправедливо, но ему очень хотелось бы этого…
– Я… я…
– Быть первым в чем? – спросила Синди.
– Быть первым – убить ее.
Пол все еще не пришел в себя. Он перевернулся на бок и прижался лицом к худому животу сестры, словно хотел заползти к ней в утробу. Подогнувший ноги в позе эмбриона, он походил на младенца, готового вот-вот родиться.
– Он же может, верно?
– Подожди, – сказал Бобби. – У нас было собрание по этому поводу. Мы так и не проголосовали. Так ничего и не решили…
Джону пришлось согласиться, хотя, казалось, это его раздражало.
– Ладно, давайте проголосуем. Кто за то, чтобы убить ее?
– Я, – сказал Пол (а как же иначе?).
– Я, – сказала Дайана.
– Я, – присоединился Джон.
– О… я, наверное, – согласилась Синди.
– Нет, – возразил Бобби. Он перестал плакать, но все еще пребывал в удрученном состоянии.
– Ну, ты же хотел голосование.
– Это нечестно!
– Что не так?
– Я единственный, кто против…
– Для этого и нужно голосование.
– …и я должен сделать какую-то глупость только потому, что у вас не хватает ума это понять. Нас поймают. Говорю тебе, они узнают.
– Голосование!
– Подождите, – холодно сказала Дайана. – Мы можем пройти первую часть. Подготовимся, а затем, если что-то будет не так, как надо, остановимся. Мы всегда можем отпустить ее, даже в последнюю минуту.
– До тех пор не будем причинять ей вреда?
– Конечно нет.
– Мы не сумасшедшие, ты же знаешь.
Бобби был совсем не доволен собранием, но они проголосовали честно и справедливо. И непременно сделают то, что сказали, если смогут. То есть теперь все сводилось к одному вопросу – последнему шагу.
– Ну, ладно, – сказал он. Ему требовалось время подумать.
О
статок утра был безрадостным даже по меркам Свободной Пятерки. Пола уговорили лечь и немного отдохнуть, отказавшись от своего первого за день купания. Как и любой другой ребенок, он не привык добровольно ложиться спать, пока солнце еще высоко, но на этот раз уступил.
– Если ты вернешься домой обиженным или раздраженным, мама начнет допытываться, что случилось, – сказала Дайана.
– Ты можешь нам все испортить, – добавил Джон.
– И себе тоже…
Даже Синди, проявив толику бескорыстной доброты, положила маленькую мягкую ручку ему на голову.
– Мы можем поиграть и покупаться после обеда, – сказала она. – Я пойду с тобой. Если хочешь. Можем строить мосты и все такое.
Бобби кивнул, и Пол неохотно закрыл глаза. Он явно все еще пребывал в расстроенных чувствах – бледный, дрожащий, вспотевший, – но он старался подчиняться, и они оставили его.
Однако даже на пляже настроение не улучшилось. Было ужасно жарко. Вода по ощущениям напоминала теплый ил, а голодные москиты гоняли их с места на место.
– Сегодня это действительно произойдет, – сказал Джон.
– Дождь? – сказал Бобби.
– Буря.
– Ага, – согласилась Синди.
– Откуда ты знаешь?
– Знаю!..
– Ага, конечно.
– Мы правда собираемся это сделать? – спросил Бобби через некоторое время.
– Что сделать?
– Сами знаете. Убить ее.
Джон вздохнул. Они сидели на илистом дне реки, по пояс в воде, чтобы не кусали мухи. Он набрал пригоршню воды и дал ей стечь сквозь пальцы.
– Думаю, да, – сказал он. – Дайана довольно хорошо все продумала.
– Зачем мы это делаем?
– Не знаю.
Несмотря на признание Джона, что он не знает причины, такое положение дел, по-видимому, не умалило его решимости пойти дальше и совершить задуманное.
– Надо ли нам это делать? Что, если мы сейчас пойдем туда и скажем ей, что она должна пообещать молчать, иначе мы ее убьем?
– Она пообещает.
– И соврет! – воскликнула Синди.
– Замолчи.
– Я не обязана. Этот дом такой же мой, как и твой.
– Перестань ее уже цеплять, – мягко сказал Джон. – У нее тоже есть мозги. Она права. Барбара все равно все расскажет.
– Ага, – согласился Бобби. – Так что мы получим взбучку, и на этом все закончится. Убивать нас не будут. Мы же просто развлекались.
– Дело не в этом, – сказал Джон.
– В чем тогда? Мы доказали, что можем связать ее и сделать с ней все, что захотим. Мы уже доказали, что можем убить ее. Тебе нужно лишь пойти, взять мою винтовку и – бам! – она мертва. Какой смысл сидеть за это в тюрьме до конца жизни? Зачем нам ее смерть?
Хотя Джон не был католиком, он сказал:
– Если вы сами этого не понимаете, я не смогу вам объяснить.
Бобби было трудно с этим спорить, но он не сдавался:
– А ты попробуй.
– Помнишь, как мы играли, когда были моложе?
Бобби помнил. Тогда это было довольно забавно, но сейчас речь шла о реальной жизни, и было слишком страшно повторять это.
– Да, я помню, – быстро ответил он.
– Например, когда мы отрезали парню пальцы, чтобы он не смог выбраться из колодца?
– Я сказал, что помню.
– И что?
– Ну, ничего. Это же была всего лишь игра.
– Это как играть в футбол после школы. Но только Намат сумел подписать контракт с «Джетс» на 400 тысяч. Это как оттачивать успеваемость. Но лишь немногие имеют потом возможность получать бесплатное высшее образование в университетах мира.
– Я… – продолжал сопротивляться Бобби. – Я думал, это будет весело, а оказалось, нет. На самом деле я говорил про убийство не всерьез.
– Я тоже, – сказал Джон. – Но это же весело.
– Что именно?
– Ну, я имею в виду, то, что происходит сейчас.
– Ты же скажешь почему?
– Убийство – это то, что один человек делает с другим, когда не может ничего с собой поделать. – Джону эта банальность казалась необычайно глубокой. От мысленных усилий лицо у него посуровело.
– Это не так, – сказал Бобби.
– Ну, – Джон раздраженно пожал плечами, – может, только если ты знаешь, что не попадешься.
– И все же это не так.
– Тогда почему люди делают это все время? При каждом удобном случае?
– Это не так. Не все время.
Тем не менее Бобби был поколеблен, раздавлен очевидным фактом, оставлен без ответа, который мог бы легко сформулировать. В голове у него вертелся общий довод: «Мы все должны стараться не делать этого», или что-то в этом роде, но это было глупо озвучивать, поскольку никто, кроме него, стараться не хотел. Оказавшийся под лавиной коллективного осуждения, он смог лишь сказать:
– В любом случае, я не хочу ее убивать.
– Ты и не должен. Это сделает Пол. Или Дайана. Или я, если придется.
– Или я! – весело воскликнула Синди. Со временем она становилась все более жестокой.
– Лучше не надо!