– И что в них? – сказала Салли.

– В основном ртуть.

Я не понимал, при чём тут пилюли.

Уиз поднёс флакон к моей рубашке. Потряс его и одновременно потеребил ткань, пристально глядя на меня. Я всё ещё не мог сообразить. Единственное, что приходило в голову: и рубашка, и таблетки были…

– Синий? – сказал я.

Уиз восторженно кивнул.

– Ты пытаешься сказать «синий». Но какое это имеет отношение к…

Он указал вниз.

– Земля? – сказал я. – Синяя земля? Подземелье?

Старик покачал головой. Потом схватил горсть снега.

– Снег.

Уиз встряхнул таблетки.

– Синий… О! Ты имеешь в виду цвет снега. Белый.

Он закивал. Потом указал на горизонт, где всходило солнце.

– Красный, – сказал я.

Уиз качнул головой и поднял руку чуть выше.

– Оранжевый.

Он энергично кивнул. Теперь я понял.

– Вот почему ты указал на огонь. Пламя оранжевое. Но что…

Уиз опустился на колени и поводил пальцем по снегу. Потом откинулся назад и поднял голову, чтобы мы увидели картинку.

– Похоже на флаг, – сказал Том.

Флаг. Синий, белый и… оранжевый.

Я ахнул:

– Это флаг принца!

– Какого принца? – удивился Том.

– Из Нидерландов. Вильгельма Оранского. Это старый голландский флаг. Раньше он был оранжевым, белым и синим.

Я обернулся к Уизу, лихорадочно размышляя:

– Это флаг, который ты видел, когда был моряком. Но что…

Уиз настойчиво указал на Кроху. И я наконец-то понял, что он пытается сказать.

– Голландский язык? Она говорит по-голландски?

Он с облегчением кивнул.

Мы изумлённо уставились на девочку. Том схватил меня за руку:

– Теперь ты можешь поговорить с ней!

– Я? Но я не знаю голландского.

– А я думал, мастер Бенедикт научил тебя всем языкам.

– Нельзя выучить все языки на свете. Самое близкое, что я знаю…

Я покопался в памяти.

– Немецкий. Возможно, Кроха на нём говорит.

Я опустился на колени рядом с малышкой. Она обняла Тома за ногу.

– Sprichst du Deutsch?

Девочка непонимающе смотрела на меня.

– Похоже, нет. Хм… Parles-tu français? Нет? Parli italiano? Hablas español?

Выражение её лица не изменилось.

– Ты знаешь больше, – настаивал Том. – Всякие классические языки.

Возможно, стоило попробовать латынь. Девочка могла её понимать, если её родители были образованными людьми.

– Loquerisne latine?

Она не ответила.

Том разочарованно вздохнул:

– Ты вообще не говоришь по-голландски?

Я порылся в памяти.

– Разве что слово dutch.

– И что оно значит?

– «Голландский».

Кроха вдохнула. Я наклонился и указал на неё:

– Nederlands?

Она кивнула и прошептала:

– Nederlands.

Я выпрямился, поражённый до глубины души.

– Неудивительно, что она не разговаривает с нами. Она не просто боится. Она не понимает ни слова.

Салли нахмурилась:

– Англия же воюет с Нидерландами. Что маленькая голландка делает тут совсем одна?

– Может, она потерпела кораблекрушение, как и мы? – предположил Том. – Или, может быть…

– Погоди, – сказал я. – Если она говорит по-голландски, то «пуритане» значит вовсе не «пуритане». Что она тогда говорит?

Самый близкий к голландскому язык, который я знал, был немецкий. И хотя они сильно различались, некоторые слова были похожи.

«Пуритане, – подумал я. – Предположим, кто-то произнёс это, говоря по-немецки. Тогда…»

Уиз потянул меня за рукав. Я обернулся и увидел, что он по-прежнему стоит на коленях в снегу. Пока мы общались с Крохой, он накорябал что-то ещё.

Старик указал на рисунок. И тогда я понял.

– Вот оно! – сказал я.

– Что? – спросил Том. – Кораблекрушение?

– Нет, то, что говорит Кроха. Это не «пуритане». Это piraten. В переводе с немецкого – «пираты».

Уиз кивнул. Мы оторопело смотрели на девочку.

– Пираты похищают детей? – спросил Том. – Такое возможно?

– Это, безусловно, объясняет, что тревожило Кроху, – сказал я. – Подумайте: когда она испугалась сильнее всего?

Том изумлённо покачал головой:

– Когда мы пришли в «Кровь и бочку» в доках.

– Именно. Вовсе не в Хук-Реддейл. Обиталище Белой дамы должно было напугать её. И всё же она совсем не боялась – потому что не понимала, о чём мы говорим. И ничего не знала об ужасном призраке. Нет, её испугала «Кровь и бочка» с командой капитана Хэддока.

– Но не капитан же Хэддок крадёт детей? – сказала Салли.

– Едва ли, – согласился я. – Кроха завопила бы благим матом, если б мы привели её прямо к похитителям.

Роберт кивнул:

– Я знаю Роджера Хэддока. Он, может, и пройдоха, но человек не злой. И уж конечно не стал бы похищать наших детей. Он абсолютно предан Англии.

Фермер задумчиво посмотрел на Уиза.

– Если детей в самом деле забирают пираты, то это могут быть только берберы. Они десятки лет совершают набеги на наши побережья.

Роберт нахмурился:

– Но на них это не похоже. Корсары нападают на целые города. Они не выкрадывают детей втайне, поодиночке.

– Погодите, – сказал Том. – Если это пираты, то почему мы не видели никакого корабля?

– Тут всё побережье изрезано бухтами. Если их корабль способен плавать по мелководью, они могли встать на зимовку где угодно. И вы никогда их не найдёте – разве что случайно.

– Тогда как нам их остановить?

Я не сомневался, что где бы они ни были, именно оттуда убежала Кроха. Но едва ли она сумеет привести нас обратно. Девочка блуждала несколько дней, прежде чем Уиз нашёл её. Она никогда не вспомнит дорогу к бухте. А значит, оставалось лишь одно.