но обычно это были такие же сугубо мужские сборища, что и в японских заведениях «торговли водой». Это, в свою очередь, объясняется тем, что из-за несправедливых гендерных норм скорее мужчине, а не женщине, простят, если он не придет за ребенком вовремя в детский сад, поскольку завис в пабе. Наш выбор времени и места не диктовался сознательным желанием создать враждебную для женщин атмосферу, но, очень возможно, это получалось само собой.

На вопрос, как к этому относиться, с ходу не ответишь. Поскольку выгоды такого смазанного алкоголем мозгового штурма очевидны, было бы неверно утверждать, что лучше бы этих собраний не было. Тем не менее, если социализация такого рода имеет место в заведениях, где женщинам не рады, или хотя бы складывается такое впечатление, это влечет за собой очевидные опасности эксклюзивности и неравенства. Показательно, что исследование взаимосвязи сухого закона и количества патентов, описанное в главе 4, установило, что введение сухого закона сократило число патентных заявок, подаваемых мужчинами, но не женщинами. Автор исследования считает это дополнительным свидетельством того, что причиной такого спада стало прекращение совместного потребления спиртных напитков, ведь в салунах Америки 1930-х гг. собирались выпивать и обмениваться идеями преимущественно мужчины. Этот факт, однако, указывает и на одну из фундаментальных проблем, которая должна беспокоить нас в связи с социальной функцией паба или вискарни: в этих местах традиционно господствуют мужчины. До тех пор пока распределение обязанностей по уходу за детьми между мужчинами и женщинами, ситуация с которым в большинстве индустриальных обществ с 1950-х гг. улучшается, но до сих пор далека от соотношения 50/50, остается неравноправным, женщины обделены в плане возможности вливаться в подобные сети контактов и, следовательно, пользоваться их преимуществами. Вследствие гендерного перекоса более вероятно, что подобные события превратятся в источник возможностей для сексуального домогательства и насилия, что, в свою очередь, грозит еще больше укрепить это неравенство.

В предыдущей главе упоминалась заметка, в которой журналист сожалел о закрытии ресторана Gay Hussar, питейного заведения в лондонском Сохо, где активно общались друг с другом политики, писатели и общественные деятели. В этой статье превосходно показано, что именно утрачивается по мере постепенного ослабления значимости выпивки для общественной жизни. Однако ее начало – «политические обозреватели определенного возраста не могут не испытывать прилива ностальгии, когда слышат новость о неизбежном закрытии Gay Hussar» – поневоле наводит на мысль, что огромное большинство этих «политических обозревателей определенного возраста», если не все, являются белыми мужчинами. Хотя опьянение объединяет людей, не связанных родственными узами, это единство может быть глубоко клановым. Расторможенность делает человека искренним и разговорчивым. Однако людям с предвзятыми или сексистскими взглядами, которые обычно держат рот на замке, при этом тоже есть что сказать. Социализироваться под пристальным приглядом полностью функциональной префронтальной коры, пожалуй, скучновато, зато при этом не страдает способность индивида к абстрактному мышлению, что теоретически позволяет людям меньше опираться на внутренние предубеждения и больше – на объективные качества и общие задачи. В целом, несмотря на сетования автора статьи о существовании «класса профессиональных политиков», можно было бы сказать многое.

Социализация на базе спиртного также ставит в невыгодное положение непьющих, независимо от причины воздержания. Люди, напивающиеся вместе, проникаются взаимным доверием, чему есть множество веских причин, описанных в главах 3 и 4. Поэтому человека, который не пьет вместе со всеми, часто считают подозрительным. Один этнограф, занимавшийся «полевыми исследованиями» в различных ирландских пабах, изучая ирландскую питейную культуру, отмечает, что принятие обществом определяется питьем, причем очень обильным:

В какой-то момент в процессе работы над докторской диссертацией я решил, что благоразумнее будет воздерживаться от «выпивки», и, оказываясь в пабе, просил «газировку с лаймом». Мои полевые заметки резко улучшились, однако несколько ухудшились социальные связи. Основные информанты, привыкшие делиться со мной в пабах всем, что знали, просто озадачились, почему я перестал выпивать, и мои мотивы вызвали у них подозрение. Мне нравится мысль, что в интересах науки мне пришлось вернуться к пиву после трехмесячного воздержания, вслед за чем отношения, оказавшиеся под угрозой, быстро восстановились{523}.

Понятное дело, в окружении людей, которые мысленно разоружаются, отключая свою префронтальную кору, тот, кто потягивает газировку с лаймом, может оказаться за бортом. В примере из «Игры престолов», который был приведен ранее, лорд Болтон воздерживается от выпивки, поскольку поддерживает свою префронтальную кору в полной работоспособности, чтобы иметь возможность руководить предательским и жестоким умерщвлением хмельных гостей. Представим, однако, что он хотел остаться трезвым только для того, чтобы вести разборчивые записи для исследования и дописать диссертацию. Что он бывший алкоголик, мусульманин или мормон, ответственный водитель или родитель-одиночка, которому нужно будет проснуться рано утром с ясной головой, чтобы отвезти детей в школу.

Полезный текст Кары Солес, менеджера сообщества высокотехнологичной компании из Портленда, посвященный роли алкоголя в этой отрасли, описывает проблемы инклюзивности, возникающие, если корпоративная культура проникнута алкоголем. Этот фрагмент заслуживает, чтобы его подробно процитировали:

В технологической индустрии алкоголь – это валюта. Он используется, чтобы увеличивать посещаемость мероприятий, подкупать участников, вознаграждать сотрудников и представителей местного сообщества. Неформальные интервью проводятся в барах, чтобы оценить, приятны ли потенциальные сотрудники в социальной среде, смогут ли держаться, если сильно переберут вместе с клиентами. Сослуживцы собираются в пабах, чтобы укрепить единство и поделиться проблемами дня. Успех на работе вознаграждается совместным распитием виски, вечеринками с текилой, вскрытием офисных запасов спиртного. Мы пьем, чтобы сказать «спасибо», закрепить сделку, попрощаться, завести новых друзей, поразглагольствовать.

Вот только… не все из нас пьют.

Существует миф, что непьющие люди – большая редкость, поскольку только убежденные трезвенники избегают алкоголя, а это немногочисленное племя (ошибочное мнение). Этот миф игнорирует множество причин, по которым люди избегают алкоголя. Люди могут не пить, потому что беременны, и многих питейная культура подвергает опасности раскрыть факт беременности в ситуациях, которые могут повлечь за собой профессиональную дискриминацию. Все большее число технических специалистов являются несовершеннолетними вследствие помешательства нашей отрасли на молодости, а также безудержной эксплуатации стажеров. Люди могут проходить лечение препаратами, не совместимыми с алкоголем, и вопрос о том, почему они не пьют, грозит им опасностью раскрытия медицинской истории. Они могут восстанавливаться после избавления от алкогольной зависимости, пытаясь избегать спиртного в отрасли, в которой оно используется повсеместно, при этом алкоголизму никак не противодействуют и не оказывают адекватной поддержки завязавшим. Как насчет ответственных водителей или простых людей, которые хотят поехать домой за рулем собственной машины? Иллюзия, будто «все пьют», не оставляет места вопросу безопасности езды.

Люди могут не пить, потому что не чувствуют себя в безопасности, это закономерно в мире, где остальные становятся все более пьяными, домогательства являются обычным делом и алкоголь часто используется как подспорье в сексуальном насилии. Они могут не пить спиртное по религиозным причинам, и, спрашивая их, почему они не пьют, вы требуете от них раскрыть свою веру. Они могут быть истинными трезвенниками, теми, кто спиртного в рот не берет. Или же, возможно, им сегодня попросту не хочется спиртного{524}.

Мы уже отмечали, что креативные культуры, например из отрасли высоких технологий, сильно зависят от алкоголя и других психотропных веществ. Они полезны как средство стимулирования творческого мышления как на индивидуальном, так и на коллективном уровне и укрепления уз. Однако, замечает Солес, есть и издержки. Многие из опрошенных ею людей, занятых в сфере хай-тека, жаловались на ощущение, что центральное место алкоголя заставляет их менять свои привычки употребления спиртного неудобным для них образом, лишь бы не столкнуться с остракизмом и социальной разобщенностью. Групповые узы по определению мгновенно создают аутсайдеров.

Веселое пьяное единение – мощная сила, но, пожалуй, именно она лежит в основе неослабевающего влияния «старперских клубов» в современных учреждениях. Если сделки заключаются за выпивкой и сигарой на сборище поздним вечером, женщины и молодые мужчины, на чьих плечах лежит непропорционально тяжелое бремя заботы