— Ладно, — сказал Сатаров, — я снова в полицию звоню, потому что теперь труп Скамейкина — не моя забота. А вы, если не хотите туда на заметку попасть, идите к машине и ждите.

— Сейчас! — пропыхтела Надежда, стараясь вытащить третий, последний ящик.

Что-то там попало в паз, и ящик застрял.

— Молодой человек, будьте любезны! — позвала она шустрого парня, который наблюдал за ней с легкой усмешкой.

Тот хмыкнул и дернул ящик, который вывалился у него из рук и ударил Надежду по ноге. Но она ничего не сказала, а залезла в пустую тумбу письменного стола чуть ли не с головой.

И внизу нашла смятую фотографию. Обычный, явно любительский снимок, не очень хорошего качества. У открытого окна стояли трое — нестарый еще, но очень худой, изможденный просто, как после тяжелой болезни, мужчина с залысинами на высоком лбу и запавшими глазами, мальчик лет шестнадцати и девочка. Те вроде смотрели серьезно, строго даже, а девочка улыбалась — робко и как-то растерянно. Она была бы даже симпатичной, если бы не это выражение боязливой растерянности и совершенное отсутствие косметики. Белесые бровки, такие же ресницы, волосы легкие, как пух.

Парень Надежде не понравился — очень светлые глаза, узкие губы плотно сжаты, а в мужчине было что-то средневеково-фанатичное, наверное, с таким видом шел на костер Джордано Бруно.

На обороте фотографии была надпись: «В гостях у Александра Евгеньевича. Вика Казанцева и Альберт Финогенов».

— Вот он какой, Альберт Финогенов, — сказал Сатаров, заглянувший через плечо Надежды.

— Точно, Скамейкин учителя истории Евгеньичем называл. Александр Евгеньевич значит. Фамилии только нет.

— Выясним! — Сатаров нажимал кнопки на своем замечательном телефоне, потом вышел в прихожую, когда ему ответили. Надежда рассматривала фотографию. В окне, за спинами позирующих, виднелся силуэт какой-то церкви. Хотя нет, это целое здание. Большое здание с несколькими куполами. Надежда вглядывалась до боли в глазах и наконец сообразила:

— Да это же Иоанновский монастырь! Ну да, монастырское подворье на набережной реки Карповки!

— Я выяснил в школе, — сказал Сатаров, — был у них такой учитель Реутов Александр Евгеньевич, преподавал историю. Завуч и правда была им недовольна, потому что не по программе он уроки проводил, из РОНО приходили, выговор ей сделали. Финогенов учился у них, дружил с учителем этим, еще девочка эта, Вика. Общались они и после того, как школу закончили, домой к учителю ходили. А потом Вика эта пропала. Ушла утром из дома на занятия и не вернулась.

— Еще и Вика! — ахнула Надежда.

— Так и не нашли, до сих пор в розыске числится. И вроде бы подозревали учителя этого, но доказать ничего не смогли. Тут завуч и подсуетилась, воспользовалась случаем и уволила его из школы. А потом уж он в больницу попал. Да так там и находится. А Финогенова вроде тоже допрашивали насчет Вики, но ничего не доказали. А потом он куда-то уехал, пропал, в общем.

— А теперь вот появился…

— Что ж, едем сейчас туда, на Карповку. Дом напротив монастыря, поищем там.

На ходу Надежда набрала номер квартиры Лизы. Никто не взял трубку. Наверное, девочка у соседки. Ругая себя за то, что не сообразила взять у девчонки номер мобильника, она поспешила за Сатаровым.

Лиза сидела на кровати, сжимая в руке телефон. Ею овладела странная апатия. Ничего не хотелось делать — вставать, куда-то звонить, даже воды выпить. Она застыла в неудобной позе и мечтала о том, чтобы сделаться маленькой и незаметной. А потом вообще исчезнуть. И все неприятности исчезнут вместе с ней.

На улице взвыла чья-то сигнализация. Лиза очнулась и покрутила головой. Надо что-то делать, иначе она просто рехнется тут одна. Что говорила Надежда Николаевна? Позвонить к соседке, попросить ее прийти или самой идти к ней, только не оставаться одной.

Лиза подцепила босой ногой тапочку и вышла в прихожую. Взялась за замок на входной двери, но поняла, что не сможет открыть дверь. Она боялась, боялась, что за дверью стоит тот самый тип с белыми глазами. Она точно знает, что это он похитил ее мать. Очень осторожно она поглядела в глазок. На площадке никого не было. Но это ничего не значит, она все равно не может открыть дверь.

Позвонить Римме Петровне по телефону? Она не знает ее номера. Лена, наверное, знала, а она…

От воспоминаний о Лене Лизе стало еще хуже. Голова закружилась, и она вспомнила, что ничего сегодня не ела. Однако один вид кухни вызвал у нее тошноту, и она выбежала в комнату Лены. Окна выходили во двор, и Лиза, открыв окно, чтобы подышать, увидела, что по двору ковыляет соседка Римма Петровна со своей неизменной тележкой. Ну вот, когда она нужна, так ее нет. Теперь часа три будет по магазинам болтаться.

Все ее бросили, никому до нее нет дела. Лиза стукнула кулаком по стеклу. Оно звякнуло, но не разбилось. И в это время раздался телефонный звонок.

— Да? — Одним прыжком Лиза оказалась возле трубки. — Надежда Николаевна, это вы? Я слушаю!

— Ты. Слушай, — послышался в трубке неживой скрипучий голос. — Слушай. Внимательно.

Лиза сразу его узнала, и сердце ее стремительно покатилось вниз.

— Твоя. Мать. У меня, — продолжал голос.

— Она жива? — крикнула Лиза. — Не делайте ей ничего!

— Ты. Должна. Принести. Мне. Зеркало, — монотонно гудел страшный голос.

— Какое зеркало? — до Лизы с трудом доходили эти слова. — Я не знаю ничего про зеркало!

— Жаль, — теперь Лиза услышала в голосе что-то человеческое. — Тогда твоя мать умрет. Прямо сейчас.

Он даже перестал делать паузы между словами.

— Подождите! — крикнула Лиза, внезапно вспомнив про то, что нашла в ящике у Лены.

Крепко прижав трубку к уху, другой рукой она выдвинула верхний правый ящик Лениного стола и нашарила сзади секретную задвижку.

— Подождите! — повторила она шепотом, выдвинула ящик и достала из него матерчатый мешочек. Зажала трубку плечом и развязала мешок. И взяла в руки небольшое зеркало в серебристой оправе. В зеркале отразилась она, Лиза, — с безумно выпученными глазами, с растрепанными волосами и дрожащими губами.

— Вы хотите получить это зеркало? — спросила она. — Но зачем оно вам?

— Не твое дело! — теперь в голосе была самая настоящая ненависть. — Ты должна принести его мне немедленно. Иначе я начну отрезать от твоей матери сначала пальцы, потом — уши, потом выколю ей глаза. Или, может быть, начать сразу с глаз?

— Я отдам его вам, отдам! — закричала Лиза.

В зеркале кто-то страшный смотрел на нее поверх ее отражения и делал приглашающие знаки. Лиза отвернула от себя зеркало, ей сразу стало легче.

Губы перестали дрожать, и сердце билось там, где ему положено.

— Я хочу поговорить с мамой! — как могла твердо сказала она, вспомнив, что так делают во всех детективных фильмах. — Я хочу убедиться, что она жива!