В шкафу почти не пахло пылью. А должно, если уже много лет никто его не открывал, никто не перетряхивал эти вещи.

Эти вещи висят здесь для отвода глаз, для того, чтобы скрыть истинное назначение шкафа. Потому что если то, что висит в шкафу, — не одежда, то и шкаф — это не шкаф…

А что?

— Надежда Николаевна, вы скоро? — окликнул ее Сатаров.

Ничего не отвечая, Надежда сдвинула одежду в сторону, так что стала видна задняя стенка шкафа.

Стенка шкафа совсем не была пыльной. Зато на ней было несколько свежих царапин.

А снизу, там, где задняя стенка смыкалась с основанием шкафа, из-под стенки торчал какой-то лоскуток. Надежда наклонилась, потянула за этот лоскуток. Он не сразу поддался, плотно застряв в щели. Надежда потянула сильнее, выдернула…

В ее руке оказался клочок серо-зеленой ткани с красным узором.

В то же мгновение она вспомнила, где уже видела такую ткань.

В точно такой курточке была Лиза, племянница Лены Коробковой, когда она встречалась с Надеждой в кафе… Надежда еще подумала тогда, что девчонке не идет такой фасон и узор — пестрое здорово полнит…

Но это значит… неужели это значит, что девочка тоже здесь? Господи, только бы успеть!

— Надежда Николаевна… — снова раздался за спиной голос Сатарова.

— Иван, идите сюда! — позвала его Надежда.

Но не стала его дожидаться — провела рукой по нижнему краю задней стенки и почти сразу нашла незаметный металлический шпенек. Потянула за этот шпенек — и он сдвинулся в сторону, как дверная задвижка. А едва он сдвинулся — задняя стенка шкафа легко отъехала, как дверца купе, и из-за нее потянуло темнотой и холодом.

— Вот это да! — проговорил за плечом Надежды Сатаров. — Ну, вы даете!

За стенкой шкафа открылся темный проем, уходящий в неизвестность.

И из этого проема доносились какие-то странные, приглушенные звуки. Словно где-то далеко кто-то пел или молился.

— Что это такое? — вполголоса произнес Сатаров.

— Думаю, этот проход ведет в подвал под особняком купца Ноговицына, о котором говорил нам управдом, — ответила Надежда так же тихо. — Купцы всегда делали под своими домами большие подвалы — для вина, для припасов, да мало ли для чего…

Надежда шагнула в темноту, но Сатаров придержал ее за плечо:

— Не ходите туда, там может быть опасно… то есть там наверняка опасно. Я пойду вперед, все разузнаю, а вы пока подождите здесь!

И он, решительно отодвинув Надежду, зашагал в темноту мягкой, пружинистой походкой хорошо тренированного человека.

— Опасно! — проворчала Надежда недовольно. — А то я не знаю! Да если бы не я, ты бы этот тайник вообще не нашел! — И она, немного выждав, устремилась вслед за Сатаровым.

Она шла по темному коридору, осторожно шагая, чтобы не споткнуться и не упасть. Впереди едва слышались шаги Сатарова, на них Надежда и ориентировалась. Впрочем, ошибиться дорогой было трудно — коридор был узкий, Надежда едва не задевала обе его стены.

И с каждым шагом она все явственнее слышала доносящийся из темноты голос.

Странный голос.

А скоро впереди показался свет.

Надежда замедлила шаги, но все равно чуть не налетела на Сатарова.

Он стоял, прислонившись к стене, и смотрел на открывшуюся перед ними удивительную картину.

— Что это? — изумленно прошептала Надежда.

Сатаров покосился на нее и прошипел:

— Я же не велел вам сюда ходить! Вы всегда поступаете наперекор здравому смыслу?

Надежда ничего ему не ответила — она смотрела вперед.

Впереди, всего в нескольких метрах от них, находилось большое помещение со сводчатым потолком. Стены этого помещения были завешены тяжелыми занавесями и драпировками из черного бархата, тут и там на них висели зеркала в массивных темных рамах, картины и старинные гравюры. Странные, пугающие картины и гравюры, изображавшие сцены средневековых казней и пыток. Виселицы, эшафоты, пламя костров и перекошенные страданием человеческие лица.

Впрочем, Надежда недолго рассматривала их, потому что было в этом помещении нечто куда более пугающее.

Посреди помещения возвышался алтарь из черного гранита, на котором горели четыре канделябра с черными свечами. А между этими канделябрами лежало человеческое тело, женское тело, не подающее признаков жизни.

Надежда поняла, что это — Полина, невестка несчастной Лены Коробковой.

На алтаре, в головах и в ногах Полины, стояли два зеркала в серебряных рамах, а еще там лежала раскрытая старинная книга в тяжелом переплете.

А перед алтарем стоял человек, словно сошедший со страниц средневековой книги — в черной, отделанной серебром хламиде, в фантастическом головном уборе из птичьих перьев, с лицом, закрытым серебряной маской.

В левой руке у него был хрустальный бокал, наполненный темно-красной жидкостью, в правой — кинжал с узким лезвием.

Теперь Надежда поняла, чей голос она слышала в темноте.

Человек в серебряной маске монотонно, нараспев читал по старинной книге:

— Абигор, черный всадник на черном коне, неутомимом коне из конюшен ада! Всадник, который скачет в ночи, чтобы ни одна живая душа не избежала расплаты! Услышь меня! Услышь мой голос! Азазель, коварный и злокозненный демон преисподней, владыка мрачных, безводных пустынь и безлюдных, бесконечных просторов, повелитель смертельной, предвечной пустоты! Услышь меня!

«Бред какой! — подумала Надежда. — Да по нему психушка давно плачет!»

И тут она услышала еще один голос, который звучал в этой комнате, сливаясь с голосом безумца в серебряной маске.

Это был детский плач.

Оглядев комнату, Надежда увидела в углу сжавшуюся в комок детскую фигурку.

Это была Лиза, дочка Полины.

Она скорчилась на полу и рыдала, глядя на неподвижную мать.

Надежда повернулась к Сатарову и прошептала:

— Сделайте же что-нибудь!

Сатаров чуть шевельнулся… но в это время человек в серебряной маске поставил свой бокал на алтарь и взмахнул рукой. В сторону Надежды и Сатарова полетела щепотка какого-то серебристого порошка. Надежда инстинктивно отшатнулась… и вдруг почувствовала, что тело не подчиняется ей, она застыла как статуя, не в силах шевельнуть рукой или ногой. Единственное, что она смогла — скосить глаза на Сатарова.

И она увидела, что он точно так же не может шевельнуться, что он тоже превратился в живую статую. Лицо его было искажено страданием от собственного бессилия.

Человек в серебряной маске бросил на них победный, самоуверенный взгляд и продолжил монотонно читать по своей книге: