чтения Гоголя периода работы над продолжением поэмы. Интересом к «духовной статистике Руси», который у Гоголя начинает проявляться с 1842 года и резко возрастает к 1846–1847 годам[523], вызвана его просьба к С. Т. Аксакову прислать ему «Хозяйственную статистику России» В. Андросова (М., 1827) «и еще если есть какое-нибудь замечательное сочинение статистическое о России вообще или относительно частей ее, вышедшее в последних годах» (письмо от 15 (27) июля 1842 г., Гастейн).

Другим статистическим исследованием, которое Гоголь испрашивал из Рима в конце 1842 года, был изданный под именем Ф. В. Булгарина труд дерптского историка Н. А. Иванова[524] «Россия в историческом и статистическом, географическом и литературном отношениях. Ручная книга для русских всех сословий» (СПб., 1837. Ч. 1–4)[525]. В более поздние годы геополитическое и этнографическое содержание глав второго, а возможно, также и задуманного Гоголем третьего тома подпитывалось экспедиционными дневниками И. Г. Гмелина, немецкого путешественника и натуралиста на русской службе, принявшего участие во Второй Камчатской экспедиции (1733–1743) под началом В. Беринга. Дневники, публиковавшиеся в 1751–1752 годах в Геттингене под названием Reise durch Sibirien von dem Jahre 1733 bis 1743 («Путешествие по Сибири в 1733–1743 годах»), на русский язык по цензурным соображениям переведены не были, так что вполне возможно, что Гоголь читал их по-немецки[526].

Другим трудом, которым Гоголь активно интересовался в начале 1840‐х и 1850‐х годов, были «Путешествия по разным провинциям Российского государства» Петера Симона (Петр-Симона) Палласа, немецкого натуралиста, приглашенного в 1767 году в Санкт-Петербург, чтобы возглавить серию экспедиций. Экспедиции эти были совершены в 1768–1773 годах по инициативе Екатерины II, желавшей организовать изучение отдаленных провинций своей империи. «Путешествия…» Палласа стали первым авторитетным собранием исторических, археологических, лингвистических, этнографических и экономических данных почти не изученной в то время страны. Вышли они в трех томах на немецком языке в 1771–1776 годах, почти сразу же были переведены на русский язык и выпущены в 1773–1788 годах в пяти частях вместе с «Атласом к путешествию».

Оба издания Гоголь брал для чтения у С. П. Шевырева, которому писал в конце 1851 года из Москвы:

Возвращаю тебе с благодарностью взятые у тебя книги: 1‐й том Гмелина и четыре книжки «Отечественных записок». Если у тебя книги не далеко укладены, то пришли мне Палласа все пять, с атласом, сим меня много обяжешь.

На самом деле интерес к «Путешествиям» Палласа возник у Гоголя еще в начале 1840‐х годов, совпав с началом работы над вторым томом[527]. А в 1849–1851 годах Гоголь книги Палласа начал конспектировать[528]. Как вспоминала А. О. Смирнова, о другом труде Палласа – «Описания растений Российского государства с их изображениями» (СПб., 1736) – Гоголь говорил: «С ним я точно проехался по России от Питера до Крыма»[529]. А в письме к С. М. Соллогуб и А. М. Виельгорской посетовал:

Перечитываю теперь все книги, сколько-нибудь знакомящие с нашей землей, большею частью такие, которых теперь никто не читает. С грустью удостоверяюсь, что прежде, во время Екатерины, больше было дельных сочинений о России. Путешествия были предпринимаемы учеными смиренно, с целью узнать точно Россию (письмо от 20 октября 1849 г., Москва).

Возможно, что конспектирование книги Палласа было связано еще и с отразившимся на втором томе замыслом Гоголя создать «живую географию России»[530]. Вместе с тем интерес к статистике, который Гоголь начал проявлять в 1840‐е годы, предопределил и его переоценку произведений «натуральной школы», ранее представлявшихся ему эстетически чуждыми. Начиная приблизительно с 1846–1847 годов он находит в них уже нужный для себя материал[531]. О чем и признается Н. М. Языкову:

Мне бы теперь сильно хотелось прочесть повестей наших нынешних писателей. Они производят на меня всегда действие возбуждающее, несмотря на самую тягость болезненного состояния моего. В них же теперь проглядывает вещественная и духовная статистика Руси, а это мне очень нужно. Поэтому для меня имеют много цены даже и те повествован<ия>, которые кажутся другим слабыми и ничтожными относительно достоинства художественного (письмо от 9(21) или 10(22) апреля 1846 г., Рим).

В преддверии наступающего 1847 года Гоголь объясняет свои изменившиеся вкусы, по-видимому, изумлявшие даже близких его друзей, следующим образом:

В этом году мне будет особенно нужно читать почти все, что ни будет выходить у нас, особенно журналы и всякие журнальные толки и мнения. То, что почти не имеет никакой цены для литератора как свидетельство бездарности, безвкусия или пристрастия и неблагородства человеческого, для меня имеет цену как свидетельство о состоянии умственном и душевном человека. Мне нужно знать, с кем я имею дело; мне всякая строка, как притворная, так <и> непритворная, открывает часть души человека; мне нужно чувствовать и слышать тех, кому говорю; мне нужно видеть личность публики, а без того у меня все выходит глупо и непонятно. А потому всё, на чем ни отпечаталось выраженье современного духа русского в прямых и косых его направленьях, для меня равно нужно; то самое, что я прежде бросил бы с отвращением, я теперь должен читать. А потому не изумляйся, если я потребую присылать ко мне все газеты и журналы литературные, в которые тебя не влечет даже и заглянуть (письмо П. А. Плетневу от 30 ноября (12 декабря) 1846 г., Неаполь).

Аналогичным образом он рассуждает и в письме П. А. Вяземскому:

Есть еще другая просьба, которую я в надежде на доброту вашу смело вам повергаю. Мне слишком будет нужно весь этот год моего пребывания за границей (после которого надеюсь наконец увидеть вас лично вместе со всеми близкими моему сердцу людьми в России) читать все, что ни будет печататься и делаться в нашей литературе. Как ни скучны наши журналы, но я должен буду прочесть в них все, что ни относится до нашего современно-литературного движения, кем бы это ни произносилось, в каком бы духе и виде ни обнаружилось; мне это очень, очень нужно – вот все, что я могу сказать. Я прошу о содействии вашем относительно присылки этого ко мне. Мне кажется, что вам возможно будет устроить посредством графини Нессельрод или Поленова, или кого другого, чтобы курьеры, едущие в Неаполь, могли захватывать с собой для меня посылки (письмо от конца декабря 1846 г. – середины января 1847 г., Неаполь).

Также и в письмах А. О. Россету, который взял на себя труд познакомить Гоголя с современной