Принесли кофе и круассаны. Слегка поклонившись, официантка поспешила вернуться за прилавок, радуясь, что избежала любопытного рассматривания. Тира осталась не менее благодарна за уединение, за возможность ненадолго забыть о волнении и дурных предчувствиях, не оставлявших ее с раннего утра. Девушка вынула сотовый, посмотрела, который час, и положила на стол, чтобы не пропустить звонок мистера Чама. Она заказала ему длинную поездку до Пном Тамао. Они заберут Нарунна у Белого Здания, заедут в Ват Нагара за малышкой и вместе отправятся в зоопарк смотреть ухающих гиббонов и малайских медведей, как предложила Яйа. Тира и ждала этой поездки, и побаивалась провести целый день с недавно осиротевшей маленькой девочкой, о которой она не знала ничего, даже имени. Как прикажете успокаивать ребенка, у которого застрелили мать? «Я глубоко сочувствую твоей потере»? Эта фраза казалась сухой и избитой. Малышка вообще знает, что ее мама мертва? Как объяснить такую жестокость ребенку? И потом, в храме же Старый Музыкант!.. Тира не могла подумать о нем и не загрустить о собственной утрате.

Она сделала глоток кофе, словно кофеин мог успокоить разыгравшиеся нервы, отломила кусочек круассана и начала нехотя есть, поглядывая на противоположный край детского бассейна. В будни и гости, и постояльцы начинали занимать места с раннего утра, чтобы нежиться у воды часами. Среди первых всегда появлялись Луна и ее мать Эмма, с которой Тира теперь останавливалась поболтать при встрече. Эмма, одинокая дама лет пятидесяти с буйной огненно-рыжей шевелюрой – удовлетворительным объяснением ее независимого характера, много лет жила и работала в Камбодже. Три года назад она удочерила Луну, взяв ее из сиротского приюта: младенца подкинули к дверям больницы в районе, известном своим борделем. Сейчас Луна, в мокром купальничке, из которого она практически не вылезала, шлепала к бассейну, а за ней по пятам следовала Эмма, неся книги, сумки и разные бутылочки. В углу, ближе к кабинкам для переодевания, Эмма сложила свою поклажу на два шезлонга с зелеными подушками под зонтом того же цвета.

Сидевшие рядом пожилые седовласые супруги, умилившись прелестной малышке, не заметили, как с плюмерии за их спиной спустилась обезьяна и, держась одной рукой за ветку, потянулась к книгам и очкам на столике. Только когда Луна вскрикнула и зааплодировала, будто приглашая обезьяну быть смелее, супруги спохватились и пресекли нахальную кражу. Муж махнул на обезьяну купальным халатом, а жена отскочила на несколько метров, одной рукой зажимая рот, а другой схватившись за сердце. Судя по реакции, это была их первая встреча с мохнатым обитателем здешних лесов. После нескольких шипящих угроз, исходящих от мужчины, обезьяна ретировалась, снова скрывшись в ветвях, но обменявшись на прощанье заговорщическим кивком с Луной.

Успокоившись, пожилые супруги снова уселись в кресла. Эмма перегнулась к ним со своего шезлонга, и, хотя Тира не могла их слышать, она живо представила, что сейчас говорит мамаша Луны: что поделать, с этим приходится мириться, временами неприятно, однако обезьяны придают отелю старомодного очарования, а вообще постояльцам следует помнить, что их вещи могут быть нагло похищены минимум раз за поездку. Ключи, темные очки и сотовые телефоны для обезьян почему-то самая заманчивая добыча. В конце концов, это городские обезьяны и, как сказал Тире старый садовник, работающий в отеле, «мало чем отличаются от нас, свар птеах (домашних обезьян)».

Листва на верхушках деревьев задрожала, зашелестела, и обезьяна появилась на перилах балкона двумя этажами выше. Тире было прекрасно ее видно. Хануман, как она его прозвала, был самой светлой из длиннохвостых макак, которые бродили по территории отеля, с шерсткой настолько мягкой и серебристой, что на солнце казался почти белым. На крошечные плечики было наброшено что-то очень знакомое, похожее на хвост воздушного змея. Тира взглянула на бассейн и нашла глазами смуглую фигурку Луны, наполовину скрытую высокой спинкой пустого пляжного кресла. Похоже, пока Эмма увлеченно общалась с пожилой парой, Луна сняла верх бикини и отдала своему другу. Занятая разговором, Эмма еще не заметила выходки дочурки. Тира невольно захохотала, и дурные предчувствия начали ее отпускать. «Ты любишь детей, – услышала она голос Амары. – Тебе будет весело с этой малышкой из храма». Тира очень жалела, что рядом нет тети. Надо было им приехать в Камбоджу вместе. Ей столько всего хотелось спросить… Отчего, например, Амара так и не вышла замуж и не родила детей? Тира бы обожала двоюродного братика или сестричку. Но в глубине души она знала – это невозможно. Ей вспомнилась сцена, свидетельницей которой она стала лет в двенадцать или одиннадцать, увидев из-за густой листвы то, смысл чего не вполне поняла.

Был вечер. После долгого дня тяжелой работы в жидкой грязи под палящим солнцем все вымылись и разошлись по домам. Остались только Амара и командующая их конг чалат, мобильного рабочего отряда, ответственного за рытье канав для орошения рисовых полей. Женщины стояли рядом в чистом пруду, окруженном зарослями бамбука, по грудь в воде, причем командир отряда почему-то была полностью одетой, а тетка завернулась в свой саронг, выкрашенный в черное, как вся революционная одежда. Командирша вдруг повернулась к Амаре так, что их лица почти соприкоснулись, собрала мокрые волосы Амары, перебросив их вперед, и зарылась в них лицом. Она приникла к груди Амары, к ее гладкой мокрой коже, а потом с головой погрузилась в воду.

Сперва Сутира растерялась, не зная, что делать, но быстро поняла, что надо уйти, оставив Амару наедине с командиршей отряда. Тетка, должно быть, думала, что Сутира ушла домой вместе со всеми, хотя на самом деле девчонка просто не торопилась мыться. Она тянула волынку, ища в рисовых полях крабов и цикад, которых можно было бы прибавить к скудному ужину. Ничего не найдя, Сутира лениво шлепала по раскисшей тропинке, пока не остановилась наконец у бамбуковой рощи с широкой стороны пруда.

Она не осталась посмотреть, вынырнет ли командирша отряда. Сутира не боялась, что кто-то утонет – обе женщины отлично плавали. Спустя несколько недель или даже месяцев командиршу увезли, заклеймив по никому не понятным причинам «врагом Организации», и Сутира испугалась, что это ее вина. Надо было остаться у пруда и отваживать непрошеных купальщиков, а так командиршу застукали, открыв ее любовь к Амаре. Но эти умозаключения не имели смысла – тогда Амару тоже ликвидировали бы.

Прошло много лет, прежде чем Тира начала понимать, что такое романтическая связь и взаимная любовь. Она с теткой уже вполне освоились в Америке, и Тира гадала, почему Амара не обращает внимания на мужчин, проявлявших к ней интерес.

– Выходи за любого! – дразнила она тетку. – Даже наш спонсор безнадежно в тебя влюблен!

Не отвечая на подколки племянницы, Амара долго молчала, и когда Тира уже испугалась, не обидела ли она ее ненароком, тетка негромко спросила, глядя куда-то вдаль:

– Помнишь товарища Сованн, командира нашей ирригационной бригады?

Захваченная врасплох, Тира побоялась выдать себя утвердительным ответом и сказала, что не помнит. Тетка снова замолчала, а потом проговорила, качая головой:

– Однажды познав любовь, уже не согласишься на заменители…