ней школьную жизнь я слушала ее нытье про эти ее волосы: и как они ей надоели, и как она замучилась их сушить после мытья, и как уже достало ее их заплетать. Так постригись, говорю. Нет, мама не дает. Вот эту вот картину под рабочим названием «Мама не дает» я себе каждый раз представляла как мультик: вот Ирка сидит в кресле у парикмахера, он уже заносит над ее головой ножницы, и тут врывается в кадр ее мама, Тамара Анатольевна, и как супермен летит наперерез этим ножницам, чтобы не дать извергу совершить страшное – лишить ее дочь красоты. Да, Иркина мама так и говорила всегда: «Не дам тебе лишить себя красоты. Мало у кого такие густые, красивые, шелковистые волосы, береги их и показывай всем на радость». Вот Ирка и показывала эту красоту – сжав зубы и терпеливо ожидая момента, когда она уже вырвется из-под опеки мамы.

А еще Ирка очень хотела проколоть себе уши и носить красивые мамины сережки. Но на этот счет у родителей была возрастная отметка – вот вырастешь, тогда и проколешь уши, а пока не нужно тебе это все. Когда наступит этот славный момент, отдельно не оговаривалось. Что сделала Ирка? Договорилась с нашей подружкой Машкой, которая прямо во дворе, на детсадовской площадке, проколола ей уши какой-то огромной иглой. Хорошо хоть водкой промокнула. Болело это все, загноилось, потом прошло – Ирка была счастлива. Правда, все время приходилось шифроваться: дома она сережки снимала, а надевала уже в лифте, когда отправлялась в школу.

Мы встретились с Иркой случайно, спустя пять лет после выпуска из школы – я ее не сразу узнала. Это была веселая, я бы сказала, дерзкая девчонка с озорной короткой стрижкой. А еще с пирсингом в носу и татуировкой на запястье. Ого, говорю, а где же твои косы? «Отрезала их сразу же после поступления в университет, да здравствует свобода!» – рассказала подружка, и стало понятно, что я просто не вижу всех проявлений свободы на ее теле. Казалось, что Ирка теперь хочет наверстать упущенное, попробовать на себе все, что только можно – и что она могла бы попробовать и раньше, если бы родители позволили.

Уже став матерью, я часто вспоминала Ирку с этой ее стрижкой и пирсингом – меня пугала это пружина, которая немедленно выстрелила, как только родительское давление ослабло. А еще я все время вспоминала Машку с ее страшной иглой во дворе – ведь всегда найдется такая Машка, которая «поможет» моему ребенку исполнить мечту?

Во втором классе Гришка захотел покрасить волосы. Креативно так покрасить, радикально, в несколько цветов. Каким, спрашиваем, ты хочешь быть? Ярким, говорит. Хочу красный, синий, зеленый цвета. Было понятно, что смотреться такая прическа будет довольно химической, не говоря уже о повреждении волос. Какой у нас, у родителей, был выбор? Мы могли объяснить, что это будет некрасиво, что краска быстро начнет смываться и волосы примут непередаваемый серо-буро-зеленый окрас, что такая краска вредит волосам, они станут сухими и ломкими – да и вообще в школе будут недовольны таким вызывающим видом. Все это тебе нужно? А теперь представьте восьмилетнего ребенка, который на все эти аргументы ответит: «Да, вы правы, зачем мне на все это идти, не стоит оно того, не хочу я больше красить волосы». Ага, как же. Мы решили дать ему возможность попробовать и ощутить на себе, что из всего этого выйдет.

Покрасили Гришку отлично, он был в восторге, у нас рябило в глазах – в общем, все были счастливы. А через неделю наш креативный сын начал жаловаться, что надоели ему все своими вопросами, что устал объяснять, зачем так покрасился – устал Гришка от популярности своей. Это было неожиданно для нас – так быстро и не очень задорого нам удалось объяснить ему простую истину: привлечь к себе внимание не сложно, но лучше это делать самим собой, своими личными качествами, а не внешним видом. Еще через неделю нас вызвали в школу, чтобы обсудить внешний вид ребенка. Я струсила и не пошла, разговаривать пошел муж. Дискуссия получилась короткой и тезисной: да, у школы правила, но ребенок имеет право на самовыражение, и мы всегда на его стороне. Еще через неделю Гришка пришел к нам со словами «С меня хватит» и был таков – в смысле, отвели мы его в парикмахерскую и всю цветную красоту состригли. Но, кстати, продемонстрировали ему наглядно еще кое-что важное: мы всегда на его стороне и будем отстаивать его интересы.

С тех пор вопросов по поводу экспериментов со своей внешностью не было. Хотя вот недавно семнадцатилетний Мишка – с темного цвета волосами с легким рыжим оттенком – заявил, что хотел бы все-таки стать белокурым. О, это моя любимая и на себе не раз опробованная тема: как мечта темноволосых красавиц и красавцев стать белокурыми быстро разбивается о непрофессиональные руки, которые красят их головы в изумительный яичный оттенок. Рассказываю все это Мишке и вижу в его глазах тот самый озорной огонек, который был у меня самой в его возрасте. Яичный оттенок? Ну и что, я хочу попробовать. Сожгут волосы? Ну и что, заново отрастут. Я хочу попробовать это на себе – вот о чем мне сразу сказали его глаза. В голове эти мечты сразу обрели форму цифр: сначала осветлить, потом, возможно, еще раз осветлить, потом затонировать – никак не меньше десяти тысяч рублей. Через неделю уже покажутся его темные корни, через две недели он все это сострижет. Готова ли я выбросить десять тысяч рублей, чтобы дать своему сыну возможность попробовать? Да, готова, и больше всего для того, чтобы он не решился на такие эксперименты лет так в тридцать пять. Пусть лучше в семнадцать лет походит яичным красавцем, чем в тридцать пять, будучи уже взрослым дядькой, он вдруг решит попробовать на себе ярко-синий цвет. Хотя…

Но где находится грань, за которую заходить в своих попытках дать ребенку попробовать уже не стоит? Для каждого эта полоса, безусловно, своя. Когда я рассказывала детям про свой пирсинг в пупке и папину легендарную фразу, сказанную мне в аэропорту, они смеялись и говорили, что тоже