– Но я не хочу никого вводить в заблуждение. И вообще, для начала мне самой бы неплохо привыкнуть к случившемуся. Это директорство свалилось на меня как гром среди ясного неба. У меня и в мыслях не было, что такое может со мной случиться! Я до сих пор не пойму, почему я; у нас есть немало людей, которые намного опытнее меня и провели здесь куда больше времени. – Графиня вздохнула и тихо добавила: – Если честно, я до смерти боюсь, что не потяну. Надо было делать директором кого-то постарше.

Кристина слушала – и не верила своим ушам. Это говорит Графиня? Всегда такая собранная, такая невозмутимая и спокойная Графиня?

Вдруг зачесалась ладонь, та самая, с ожогом от медальона, а затем коричневатая круглая метка вдруг стала резко нагреваться. От нее сначала по руке, а потом и по всему телу поползли щупальца тепла, добрались до шеи, пробрались под волосы – и Кристина тихо ахнула, потому что мир вмиг изменился, у всех вещей вокруг внезапно размылась четкость, но зато появилась трепещущая разноцветная аура. Почему-то все эти перемены Кристину не испугали, а скорее заворожили; в глубине души она откуда-то знала, что это – что бы «это» ни было – правильно. И главное тут было не включать разум, ведь он бы все испортил: сразу бы начал анализировать и задавать вопросы. А так Кристина решила положиться на чувства и позволить случиться тому, что должно.

– Тебе сколько? Двадцать три? Двадцать четыре? – раздался новый вопрос.

Кристина посмотрела на трейлер и легко увидела сквозь стены светящиеся очертания двух фигур, миниатюрную и рослую. Графиня и кто-то еще. Силуэт Графини мерцал всеми оттенками красного. Силуэт ее собеседника – ровным белым. От красного силуэта фонило тревогой, волнением, беспокойством и расстройством. От белого – ничем. А след ожога на ладони все горел – не нестерпимо, но ощутимо, словно намекая, что между ним и светящимися аурами предметов, которые видны даже сквозь стены, есть прямая связь.

– Двадцать четыре. И что?

– Александр Македонский начал свою карьеру военачальника в шестнадцать лет. У тебя перед ним целых восемь лет форы.

– А Жанна д’Арк возглавила армию в семнадцать.

Кристина вздрогнула. Ей тоже семнадцать. Но где она – и где Жанна д’Арк! Хотя… заканчивать как Орлеанская дева Кристина совсем не хотела.

– Но только то, что это получилось у нее, вовсе не означает, что то же самое может сделать любая семнадцатилетняя девушка, – продолжала тем временем Графиня.

– Но ты – сможешь.

– Ценю твою уверенность в моих силах. Жаль, у меня ее намного меньше.

– К тому же тебе не нужно воевать, как ей.

– Я бы предпочла воевать. Там ты хоть знаешь своего врага. А здесь…

– Тебе бы не выпала эта обязанность, если бы ты не подходила.

– И черт меня дернул оказаться рядом с принтером! – воскликнула Графиня, и Кристина увидела, как расплывчатый, переливающийся всеми оттенками красного силуэт в сердцах стукнул кулаком по стене. – Сработай он, когда рядом оказался кто-то другой…

– Ты же понимаешь, что он ни при ком другом не заработал бы. Если цирк решил, что директором быть тебе, все остальные могли бы у этого принтера дневать и ночевать!

Графиня надолго замолчала. Кристина видела, как цвета ее силуэта меняются, переходя из красного в фиолетовый и синий, – и ощущала, как в тревогу, волнение и беспокойство вплетаются уныние, отчаяние и усталость. Второй силуэт так и продолжал мерцать белым, и никаких эмоций от него Кристина не ощущала.

– Не хочу я такой ответственности, – наконец тихо сказала Графиня. – У нас сложный коллектив. Масса проблемных людей и внутренних конфликтов. Это же надо будет вмешиваться, решать, успокаивать, уговаривать. Я уж молчу про то, что нужно всех настроить так, чтобы они выдавали максимум! Первое же удаление в наших рядах – и меня раздавит чувство вины; я решу, что это из-за меня, что это я недоработала, я недожала, не справилась. Я тебе серьезно говорю, несколько месяцев моего директорствования – и от цирка ничего не останется!

– Не драматизируй, все не настолько плохо! – с грубоватой насмешкой ответил мужской голос, и Кристина наконец его узнала. Это же Ковбой!

– А эта новенькая? – продолжила Графиня, словно не услышав его. – Ну почему с ней не могло пойти по плану, как со всеми остальными? Вот что мне с ней делать, а? Может, она и правда оказалась тут неспроста? Может, она не та, за кого себя выдает?

– И кто же она, по-твоему, на самом деле? – насмешливо осведомился Ковбой. – Обычные люди за пределами радиуса действия нашего цирка нас не видят. Фамильяры живут своей новой, отобранной у нас жизнью и не отходят от нее ни на шаг. Кому еще мы нужны? Кто еще о нас знает, кроме как мы сами? Или ты веришь во все эти россказни про то, что цирки якобы воюют друг с другом и подсылают шпионов?

Кристина безмолвно ахнула. «Колизион» – не единственный цирк из лишних людей? Есть и другие?

То ли от сильного удивления, то ли по своим собственным, не зависящим от Кристины причинам след ожога на ладони начал остывать, цветные ауры стали бледнеть, а ощущения чужих эмоций – слабеть.

– А может, ты веришь, что фамильяры за нами следят и отправляют к нам своих лазутчиков? – насмешливо протянул Ковбой. – И что есть яггеры – охотники на фамильяров, Изначальный цирк, Потерянный цирк, Первый фамильяр и все эти прочие глупости?

– Да как тебе сказать, – протянула Графиня. – С одной стороны, умом не верю, а с другой… Ведь есть же, кроме нас и фамильяров, кто-то еще! Или что-то. Взять хотя бы реквизит цыганской кибитки. Или принтер и афиши. Кто-то же принимает решение о нашем маршруте! Мы – не просто цирки, обреченные на вечное странствование. Кто-то за всем этим стоит. Должен стоять; ну не может такая система функционировать самостоятельно!

Кристина медленно выдохнула. Многие из этих вопросов она и сама себе задавала – и конечно, думала, что у кого-то есть ответы. И то, что даже директор цирка их не знает, подействовало на нее обескураживающе.

Жар на ладони окончательно потух, мир вернулся в привычный вид. Теперь Кристине пришлось полагаться исключительно на слух, и она подошла поближе к трейлеру.

– Интересно, Сол что-то про это знал? – продолжила размышлять вслух Графиня. – Мне он ничего говорил, но ведь он не знал, кто станет его преемником. И раз я теперь директор, мне, по идее, тоже полагается это узнать! Но как? От кого?

– Кажется, кто-то увлекается теориями заговоров, – насмешливо заметил Ковбой. – Цирки существуют не первый век; кройся за ними хоть что-то из того, что ты тут перечислила, за такое долгое время это уже наверняка раскрыли бы.

– А может, кто-то и знает правду. Но помалкивает. Вдруг тот же Сол знал?

– Тогда почему никому не рассказал?

– Не успел? Или же правда слишком неутешительна.

– Или он просто ничего не знал, а за цирками вовсе не кроется никаких тайн, которые ты себе тут навоображала. Зачем брать непременно самые сложные теории?