Сейчас! Сейчас ты получишь кеглей в табло, бундесовый Уж!..

– С Анькой все в порядке. Она даже лучше стала.

И фигура обалденная. Мечта, а не фигура. Заснуть и непроснуться!

– Я всегда говорил, что ей нужно сниматься впорно. – Уж едва слышно заскрежетал зубами. – Телефончик не дашь? Ато я в этой чертовой Германии… Эх… И погутарить там не с кем. А так хочетсялюбви… так хочется тепла.

Телефон Аньки Сардик знал наизусть. Он всегда с летузапоминал все телефоны всех знакомых ему женщин. И всегда знал, что по ним ему– именно ему! – никто не ответит. А в лучшем случае он услышит сигнал «занято».

– Так дашь телефончик? – наседал Уж.

– Почему не дать? Дам, конечно.

Сардик пододвинул к себе фотографию с многофигурнойкомпозицией «Уж и бюргеры» и черкнул наискосок семь цифр. То же самое сделал иУж – на другом снимке, с круглоглазой представительницей Zugtiere.

– А это что за номер? – спросил Сардик.

– Э-э… Услуга за услугу! Ты мне – Аньку, а я тебе –одного типа. Немец из Гамбурга. Последние полгода зависает здесь, ну и…Интересуется современными русскими художниками. Кое-что покупает. Платит прилично.Если понравишься – скупит все. Тебя ведь продажи интересуют?

– Кого же они не интересуют?..

– Вот и звякни ему. Вдруг выгорит.

– Звякну, – откликнулся Сардик, без всякого,впрочем, энтузиазма. – Как звать типа?

– Альбрехт, как Дюрера, ха-ха! Он и по-русски волочет,так что особенно напрягаться не придется… Ты сейчас один в мастерской?

– Нет. Пустил одного парня.

– Тоже художника?

– Он не художник. Работает в журнале…

Парень, работающий в журнале, – очередное Сардикововранье. Ну, не совсем вранье – так, полуправда. Парень существовал, каксуществовал журнал, они даже были связаны; а сама правда заключалась в том, чтоГаро (так звали парня) работал в офисе журнала уборщиком. Три месяца назад Гаропривел Женька, предыдущий компаньон Сардика, фотограф.

Женька жил в Сардиковой мастерской последние пару лет,потихоньку отвоевывая у хозяина жизненное пространство: метр за метром. Онпоявился с небольшой спортивной сумкой, в которой лежали несколькофотоаппаратов, несколько фильтров и сменные объективы. Затем пришел чередгигантских, обклеенных фольгой отражателей; затем косяком пошли прожектора исофиты. А в довершение всего неотразимый Женька попросил Сардика переехать избольшой комнаты в тридцать пять метров в семнадцатиметровую: ему-де необходимооборудовать фотостудию, а это требует размаха. Сардик перебрался всемнадцатиметровку на следующий же день, а еще через день таким же косяком, каксофиты и прожектора, пошли девицы.

Модели.

Нимфетки, конфетки, кошечки, цыпочки и вамп.

Что тут поделаешь, Женька был модным фотографом. И чем-тонапоминал Сардику Ужа – только без оспин и без проплешин.

Стелясь перед Женькой, посетительницы в упор не замечалиСардика и его картины. В лучшем случае они спрашивали: «А вы художник, да?»,или «А это у вас не лягушка нарисована? Нет?.. Ой, а я думала, что лягушка»,или «А почему у вас трава красная? Вы дальтоник?», или «Эта тканюшка ведьатлас? А вы не подарите мне масенький кусочек?»

Художник, терпеливо объяснял Сардик.

Это не лягушка, это Биби-Ханым, знаменитый архитектурныйпамятник, терпеливо объяснял Сардик.

Трава красная, потому что картина называется «Сямисэн соборванными струнами в красной траве», терпеливо объяснял Сардик.

И еще более терпеливо (хотя и безуспешно) – что такоесямисэн.

Впрочем, ни одной из цыпочек он не отказал в «тканюшке»,будь она атласной, шелковой или батистовой, отчего многолетний выстраданныйзапас драпировок резко сошел на нет.

По идее, Женьку давно пора было отлучить от мастерской – темболее, что последний год он вообще не выложил ни копейки и Сардик всю аренднуюплату тянул в одиночку. Это было накладно, учитывая счета за свет отпрожекторов и софитов.

Но Сардик не роптал – ему нравился Женька. Так же, каккогда-то нравился Уж, а позднее – тенор-саксофон Мчедлидзе, а позднее –соло-гитарист Иван Бабкин, а позднее – байкер Леопольдыч: все те, кто снимал уСардика угол за последние несколько лет.

Ему нравились они сами, и их женщины, и то впечатление,которое они производят на женщин, и их привычка идти по жизни легко, поигрываябицепсами харизмы. А однажды возникшее чувство острой зависти к самымнеожиданным проявлениям чужой любви больше ничем себя не выдавало.

И вот три месяца назад Женька сообщил Сардику, что уезжает вЕвропу. На полгода как минимум – а если повезет, то и навсегда. Должно быть,Сардик сильно изменился в лице или отреагировал на известие чересчурэмоционально, – потому Женька и сказал:

– Не смуряй, Сардор-ака! Подгоню тебе нового жильца.

Женька называл его именно так – «Сардор-ака». Или даже мягче– «Сардор-акя». Ему казалось, что это уважительное восточное обращение льститСардику, заставляет вспомнить о солнечной и хлопковой, давно отколовшейся отметрополии родине. Напрасный труд: этнический узбек Сардик ни разу в жизни невыезжал за пределы России. Он родился в безводной Калмыкии, там же похоронилродителей, и уже потом, продав двухкомнатную квартиру в Элисте, купил комнату вПскове. А от Пскова до Питера рукой подать. В Питере Сардик нашел то, чтовсегда искал, – Большую Воду. Вода (реки, каналы, и Залив, и находившеесяза Заливом море) – она никуда не уйдет от Питера, никуда не денется. Здесь ееместо. А следовательно, и его – Сардика – место.

Сардик рассказывал Женьке историю про Элисту, Псков, Питер иБольшую Воду тысячу раз. Но Женька помнил только то, что Сардик – узбек. АСардик не узбек, и даже не россиянин, и даже не космополит. Он – питерскийчеловек.

– …Новый жилец? – спросил Сардик дляпроформы. – А кто он такой?

Парень с секретом, – туманно намекнул Женька. –Секрет закрывается на ключ, а ключ потерян. Че, заинтриговал? Сардик задумчивопотер подбородок, после чего Женька хлопнул его по плечу и рассмеялся:

– Да ладно, не напрягайся! Нормальный кент, и местамного не займет, не то что я! И он того…

– Чего?

– Ну, как и ты… Ака. Или джан. Или задэ. Или батор… Иликак там еще бывает? Ата, – машинально подсказал Сардик.

– Во, точно! Словом, восточный мужик. Безвредный; мухине обидит. И присматривай за ним, подружись, если получится, – у негоздесь никого нету…

* * *

…«Восточный мужик» Гаро появился сразу после отъезда Женьки.Сардик даже не успел перенести все холсты, краски и подрамники на законныетридцать пять метров, когда раздался звонок в дверь. Такой долгий, чтоказалось: человек, нажал на кнопку и забыл снять палец, глубоко задумавшись очем-то своем. Или отвлекшись на какое-то экстраординарное событие в подъезде.