вслед с высокой крепостной стены своего замка, следить беспомощными, усталыми глазами за темным силуэтом возлюбленной, который постепенно превращался в черную точку на белом снегу. В своей измотанной душе он не готов был найти силы, чтобы противостоять ей.

Тиир шла, утопая ногами в снегу. Колкий ветер бросал ей в лицо ледяные иглы и путал пряди волос. Несколько раз она останавливалась и уже готова была отказаться от задуманного, но, в очередной раз обернувшись в сторону замка, снова продолжала свой путь.

Один и тот же сон преследовал ее все это время, с того самого момента, когда Махталеон открыл ей страшную правду. Ей снилось, как огромные руки засыпали землей и опавшей листвой тельце ее новорожденного сына. Она знала, что под этой толщей земли и листьев он все еще продолжает дышать. «Леон, смотри, у него голубые глаза!» – говорила она, осторожно передавая ему младенца. «У него твои глаза, Тиир», – отвечал Махталеон, принимая из ее рук теплый живой комочек, завернутый в мягкое покрывало, – «Я помню то время, когда твои глаза были голубыми…» Ребенок смотрел на отца, не моргая. Его взгляд казался слишком тяжелым для только что появившегося во Тьме крошечного существа. Махталеон же, не глядя на него, передавал ребенка в чьи-то темные руки, и эти руки уносили ее малыша. Махталеон не обращал внимания на протесты и требования Тиир, а она не находила в себе сил противостоять ему. Кто-то закрывал лицо ребенка покрывалом и уходил с ним, медленно, слишком долго, и она смотрела ему вслед, не смея верить в происходящее, и ничего не могла сделать. Тогда она впивалась в руку Махталеона своими пальцами, хваталась за него, как за последнюю соломинку, и молила его вернуть ей ребенка, но его рука – эта последняя надежда – выскальзывала из ее пальцев. Тоска и чувство безысходности охватывали ее, и она без сил опускалась на пол, внезапно осознав суть происходящего. «Почему, Махталеон?» – мысленно она шептала ему вслед, а он, остановившись на какую-то долю секунды, оборачивался, и отвечал ей: «Я никому не позволю разлучить нас. Даже нашему сыну». И затем он уходил. Уходил из ее жизни. Уходил навсегда. Тогда Тиир переставала ощущать границы своей оболочки. Ей казалось, что она растекалась, расползалась по всей комнате плотной черной паутиной. Руки ее по-прежнему держали уже несуществующее тельце новорожденного демона. Глаза по-прежнему изучали его милое, но не по-детски серьезное личико. Ребенок словно заранее знал, предвидел свою судьбу. Он открывал свои голубые глаза, и молния пронзала сердце Тиир. Она вздрагивала и возвращалась из своих сновидений.

Вернуть ее, Мессир? – голос рядом вернул Махталеона из раздумий.

Он промолчал.

Теперь она шла, не останавливаясь. Стволы и кроны вековых деревьев вставали позади нее плотной стеной и скрывали ее фигуру от преследовавших глаз демона. Он оставил ее одну в этом снежном безмолвном мире.

Теперь они остались одни – она и это маленькое существо в ее руках. Садилось солнце. Наступало время Тьмы. Тиир не чувствовала в себе больше сил продолжать этот путь. Она не знала, куда идти. Теперь она брела медленно, наугад, ноги ее проваливались в снег, платье промерзло насквозь и теперь только мешало ей. И вот, она оказалась на краю обрыва. Тиир подняла глаза и посмотрела вдаль. Прямо перед ней возвышались две высокие скалы, похожие друг на друга, как близнецы, а между ними застыло большое, красное, заходящее солнце. Весь мир уже погрузился в сумерки, но здесь небо все еще освещалось последними лучами уходящего дня. Она опустилась на снег и положила ребенка рядом. Он не кричал, не плакал, а лишь смотрел на нее своими огромными голубыми глазами.

– Не смотри на меня, – шептала Тиир, будто их кто-то мог услышать в этом ледяном безмолвии, – ты не должен запомнить меня такой. Это не я. Я дала тебе жизнь. Я не могу забрать ее. Я не могу убить тебя, слышишь? Но он может. И та, на которую ты сейчас смотришь, – она тоже может. Она не твоя мать, она – не я!

Малыш заворочался, будто желая освободиться из сковавшего его движения мягкого покрывала, но тут же снова затих.

– Спи! – она сделала в снегу неглубокую ямку и положила туда ребенка. – Пусть судьба твоя решится так, как предначертано. Но помни: никогда! Никогда не поднимай оружие против Темного Владыки. Никогда не обращай свой взгляд во Тьму. Это погубит твоего отца. Это погубит тебя. Не повторяй ошибок твоих предков. Живи в Свете и не переступай границу.

Она поцеловала его в лоб.

На лес уже спустились сумерки, а Тиир все продолжала неподвижно сидеть на снегу рядом с тихо посапывающим живым комочком.

– Спи. Зима заберет тебя. Ты заснешь, и тебе будут сниться белоснежные лилии, цветущие на белом снегу. А когда ты проснешься, то станешь другим. Ты больше не будешь его сыном. Ты больше не будешь моим сыном. Ты переродишься. Ты станешь другим…

Она и не заметила, как сама прилегла на снег рядом с ребенком, как закрылись ее глаза, как она медленно погрузилась в сон. Снег огромными хлопьями падал на землю и вскоре скрыл их обоих под снежным покрывалом. Впервые в жизни ей ничего не снилось. Все – внутри и снаружи – было белым, холодным, пустым. Она не слышала, как скрипел снег под чьими-то ногами, не видела, как кто-то склонился сперва над ней, а затем над ее ребенком, она не знала, что чьи-то руки подняли из снега завернутого в покрывало младенца, она не чувствовала, как кто-то уносил его все дальше и дальше, оставляя за собой на снегу неглубокие следы. Вскоре снегопад скрыл и их.

Проклятое место. Эпизод тридцатый

Тиир спала. Она погружалась в сон все глубже и глубже, она отдалялась от реальности все дальше и дальше. Сердцебиение ее замедлилось, дыхание стало едва уловимым, губы и кончики пальцев посинели. Она не хотела просыпаться. Заснуть и увидеть снежную долину, усыпанную белоснежными цветами – вот все, к чему она теперь стремилась.

Кто-то небрежным движением смахнул снег с ее лица. Чьи-то руки подняли ее над землей. Снег. Лилии. Спать. Откуда-то издалека доносятся отдельные, пока еще неразличимые слова. Темный говор. Она узнает