– Ответь мне, Кетар… Зачем тебе все это? Тебе – свободному жителю лесов. Ты будешь растить ребенка, который не нужен даже своему отцу.

– Ты ошибаешься, Махталеон. Он тебе нужен. Но пока не пришло время.

– Иди, Кетар. Уходи, пока я не передумал.

– Хорошо, Милорд. Я сделаю все от меня зависящее, чтобы Вы никогда больше не встретились с Вашим сыном.

Махталеон указал рукой куда-то в темноту:

– Иди все время прямо, никуда не сворачивай. Я не дам тебе огонь, поскольку огонь привлекает взгляды. Не бойся упасть, не бойся заблудиться, не бойся теней, и через пару ночей вы выйдете в лес, что по ту сторону гор. Возьми, это вода. Больше мне нечего вам дать. Прощай, Кетар.

– Прощайте, Милорд.

Прихрамывая и прижимая к себе ребенка, Кетар медленно побрел в указанном ему направлении.

– Кетар!

Фавн остановился, ожидая очередного подвоха.

– Дал ли ты ему имя?

– Да, Сир. Его имя… Лоссен-Лот.

– Лоссен-Лот. Снежный цветок… Что ж… Возможно, ты прав.

Больше Кетар не оборачивался и не останавливался. Он не знал, сколько времени прошло, не представлял, сколько ему еще предстоит пройти. Он шел и шел вперед, иногда останавливаясь, чтобы немного отдохнуть. Наконец, впереди забрезжил свет, и это предало ему сил. И вот, он вышел из подземелья в ночную тишину. Здесь было лето. В лицо его подул легкий ветерок. Высоко в небе мерцали предрассветные звезды. «Как странно, – думал Кетар, – по ту сторону гор свирепствует зима, а здесь зеленеет трава и поют птицы». Вдалеке виднелось какое-то поселение. «Должно быть, люди», – подумал фавн и повернул прочь, в другую сторону – к шумящему листвой лесу.

Когда погасла Вселенная. Эпизод тридцать второй

Тиир не ответила на стук в несуществующую дверь. Зачем? Если он захочет войти к ней, то войдет. У этого замка всегда был лишь один хозяин – и это была не она.

– Ты убил его.

Махталеон не ответил.

Она стояла перед окном, которого больше не было, и смотрела в каменную стену.

– Зачем ты закрыл окна? – ее голос звучал глухо и отчужденно. – Ты лишил меня лунного света. Я жила им.

– Теперь ты снова научишься жить мною.

– Ты убил его, – беззвучно произнесла она. – Уходи. Я не желаю тебя больше знать.

Некоторое время он еще молча стоял за ее спиной, а затем повернулся и направился к выходу. Он шел, словно в тумане, и комната казалась ему слишком большой. У дверей он остановился, обернулся, будто желая что-то сказать, и, наконец, оставил ее одну.

Он остался один. Он не находил себе места, потому что для него больше не было места в мире, им же созданном. Он должен был сказать ей правду. Но он не мог пойти на это. Маленькому демону не место в его замке.

Дни и ночи тянулись бесконечно. Он потерял интерес ко всему, он забросил дела. Он восседал на троне в огромном пустом зале, в полном одиночестве, и думал. И от этих мыслей ему становилось еще более невыносимо.

Тиир была в замке, но ее больше никто не видел. Махталеон не искал с ней встречи, а она не выходила из своей комнаты и никому не позволяла войти. С каждым днем, с каждой ночью пропасть между ними росла и углублялась. Иногда он видел ее одинокую фигуру в ночном саду, в свете Луны. Он наблюдал за ней со стены своего замка, и сердце его болезненно сжималось в груди. Видимо, отец обманул его. У него все-таки было сердце. Живое, настоящее. Хотя, возможно, это был просто механизм, толкавший кровь по его сосудам, который начинал давать сбои.

Чувствуя на себе его взгляд, Тиир оборачивалась и поднимала на него глаза, и тогда он беззвучно пропадал во тьме замка.

Несколько раз он видел ее в сопровождении Пратта. Странную компанию она выбрала для себя. Что может быть общего у полубожественного существа и этого неотесанного демона-полукровки, который за всю свою жизнь только и научился что убивать? Впрочем, пусть… Так она хотя бы не одна.

Однако, со временем они стали подолгу пропадать вдвоем за пределами замка. Каждый раз Махталеон не находил себе места до самого их возвращения, он все думал, думал о них, представлял их вместе, а потом долго пытался прогнать из головы назойливые мысли. Порой он чувствовал себя так, словно был ребенком, у которого отобрали любимую игрушку и теперь дразнят, играя с ней перед самым его носом. Он успокаивался лишь тогда, когда они возвращались и расставались в саду у водопада. Он ни разу не видел, чтобы они прикасались друг к другу или обменивались долгими взглядами. Ничто вроде бы не давало повода для сомнений, но все же… Он чувствовал, что теряет ее.

Во мраке разума. Эпизод тридцать третий

Махталеон с трудом вырвал себя из объятий сна, намертво присосавшегося к его сознанию. Ему казалось, что он пробыл в беспамятстве несколько лун. Он с трудом разодрал веки, приподнял голову и, болезненно прищурившись, огляделся. Он лежал в своей постели, прямо в сапогах и расстегнутой сорочке. Больших усилий стоило ему оторвать себя от постели и сесть. Теперь ему предстояло сделать еще один рывок и подняться на ноги.

Какой сегодня день? День или ночь? Ставни были плотно затворены. Он неторопливо поднялся на ноги, постоял некоторое время, закинул руки за голову и с удовольствием потянулся, ощущая каждую мышцу. Что он делал, прежде чем заснуть? Он никак не мог этого вспомнить. Он терял Тиир и вместе с нею терял себя, словно был частью ее. Он терял самообладание, покой, воспоминания о тех кратких мгновениях, что ему доводилось быть с ней, словно кто-то преднамеренно стирал из его памяти все, что связывало его с Тиир. Иногда он не мог вспомнить даже ее лицо. И тогда он принимался мысленно повторять ее имя, чтобы не забыть и его.

Махталеон осторожно открыл окно. Солнце садилось за горы. Он осмотрелся. Комната казалась прежней. В приглушенном свете кружились