со всех сторон, сквозь ее кожу. – Возненавидь меня. Презирай. Но не оставляй. Я не отпущу тебя. Ты будешь со мной. Ты всегда будешь моей, Тиир-Тааре, даже если ты этого больше не хочешь.

– Я ненавижу тебя!

– Я согласен. Но только если ты станешь ненавидеть меня так же страстно, как любила.

Его руки напряженно сжимают ее хрупкие плечи. Она больше не сопротивляется и не пытается освободиться. Рукой она нащупывает кинжал у него на бедре и вынимает его из ножен.

– Осторожно, не порань себя, – шепчут его губы у самого ее уха.

Она отталкивает его, раздосадованная скорым разоблачением. Она смотрит на него и не видит его, будто его и вовсе нет перед ней.

– Отдай мне все то, что накопилось в твоей душе, в твоем сознании, – продолжает шептать демон, снова приближаясь к ней. – Отдай мне всю обиду, все смятение, всю ярость. Освободи себя.

– Оставь меня, Леон! У меня больше нет страха перед тобой. У тебя нет власти надо мной. Ты – монстр, Леон. Ты всегда был монстром!

– Я твой Король! – очередная волна ярости ударяет его в затылок и перед глазами появляются красные пятна.

– Ты лишь тень твоего отца, – произносит она в ответ.

Она пытается пройти мимо него и исчезнуть, затеряться во тьме замка, но он грубым движением заставляет ее остановиться, и в то же мгновение сталь кинжала пронзает его плоть, и его белоснежная сорочка становится алой от окрасившей ее крови. В его глазах застывают удивление, обида, горечь, разочарование. Он медленно опускается перед ней на колени. И тут же, смотря ему прямо в глаза, видя в них всю боль смешанных чувств и не веря им, Тиир наносит демону второй удар, на этот раз в шею, чуть выше ключицы и, оставив кинжал, наблюдает за тем, как из-под холодной стали появляются крупные капли крови, и по белому вороту его сорочки ползут, быстро увеличиваясь в размерах, все новые и новые алые пятна.

Он молчал, недоуменно открыв глаза. Его разомкнутые губы искали слова, но слов не было. В его глазах появилась тоска, настолько глубокая, что у Тиир сжалось сердце. Она все еще любила его, это деспотичное чудовище, в которое он превратился, этого детоубийцу… Она была несправедлива к нему. Где-то в глубине сознания она понимала это. Она хотела в это верить, несмотря ни на что. Он боролся с тем, на что обрекала его Тьма. Он боролся с этими невыносимыми приступами ярости, как мог, а она дала волю чувствам. Чем она лучше его? За что она хотела убить его? Причинить ему боль? За его любовь к ней? За то, что он не убивал их ребенка? За то, что он даже не отдал приказ убить его? Он так же, как и она, не знал судьбу малыша. Это не он, а она унесла ребенка в заснеженный зимний лес и оставила, потеряла его там. Это она убила его. Убила их сына. Если бы кто-то забрал ребенка из объятий зимы, в свой теплый дом, обогрел его и дал возможность жить дальше… Но здесь, в горах, нет никого, кроме подданных Тьмы, кроме снега, ветра и льда.

С трудом поднявшись на ноги, покачиваясь и опираясь на попадавшиеся ему под руки предметы, Махталеон пошел прочь от нее. Он с трудом поднял тяжелое опрокинутое кресло и поставил его на прежнее место. Капли крови становились еще крупнее и оставляли на полу неровные следы. Ей хотелось, чтобы он что-то сказал или ответил ей тем же. Но он молчал. Он опустился в кресло и долго сидел неподвижно. Затем взялся за рукоять кинжала и стал медленно извлекать его из шеи. Как только острие было удалено, рана тут же начала затягиваться и вскоре оставила после себя лишь неглубокий шрам. Тиир облегченно вздохнула и закрыла глаза.

В воздухе повисла тишина, и только треск поленьев напоминал о том, что жизнь не покинула эти стены. Прошло чуть более четверти часа, прежде чем он заговорил снова.

– Тиир-Тааре… Ты хотела убить меня.

– Я знаю, мне не убить тебя.

– Ты убиваешь меня каждый раз, отдаляясь от меня.

Он все еще сидел спиной к ней в своем кресле перед камином. В руках он держал кинжал, все еще испачканный кровью. Внезапно громкий и настойчивый стук в дверь прервал их.

– Мессир!

Едва заметным движением руки Махталеон заставил исчезнуть тяжелую дверь.

В проеме возник Пратт. Еще со времен Великого Противостояния он стал правой рукой молодого Короля, его советником и, возможно, даже другом. Он пользовался расположением Махталеона и всеми причитавшимися привилегиями и позволял себе некоторую фамильярность в общении с ним.

Присутствие демонов в замке все более тяготило Тиир. По позволению Махталеона они вторглись в их уединенный мир, и мир этот перестал существовать. В замке практически не осталось ни одного уголка, где она могла бы уединиться, остаться наедине с собой столько, сколько бы ей хотелось.

Она предпочитала теней. Эти темные полупрозрачные существа были тихи, незаметны, услужливы, появлялись лишь тогда, когда могли быть полезны, и пропадали, как только начинали чувствовать свою ненужность. Теперь их осталось совсем немного, да и те, по всей видимости, скрывались в темных лабиринтах подземелья.

С тех пор, как демоны поселились в замке, Тиир уже не чувствовала себя хозяйкой, к ней не относились как к Королеве – с должным уважением и почтением. Возможно, причиной тому было то, что прежде у темный расы никогда не было Королевы, и они не могли – да и не предпринимали попыток – понять, как должно вести себя с ней. У прежнего правителя были тысячи наложниц, и ни одна из них ни на что не претендовала. Они были расходным материалом. Они были пищей. Тиир же была другой. Она была горда, у нее было достоинство. Ей до всего было дело. Она считала себя равной Великому Владыке, и демоны недоумевали, почему он позволяет подобное. Со временем они посчитали это одним из его чудачеств или способов развлечься и простили ему эту слабость, но почитать Королеву так и не научились.

Некоторое время Пратт с нескрываемым интересом изучал окровавленный кинжал, рукоять которого сжимал в руке его Господин, затем бесцеремонно перевел взгляд на Тиир, устремившую на него всю силу своего испепеляющего взгляда.

– Что тебе нужно? – не оборачиваясь, спросил Махталеон и вытер испачканное