через мгновение все уже выпрыгивают из грузовиков и бегут за мной. Между нами метров триста, я изо всей мочи бегу и скрываюсь в лесу.

А там откуда ни возьмись появляется настоятель, напугав меня чуть не до смерти. Он преграждает мне путь, а я кланяюсь и поднимаю обе руки над головой в знак приветствия вай и умоляю его:

– При всем уважении, отец, я никогда больше не прыгну в тот пруд.

Однако настоятель продолжает наступать на меня, настаивая, чтобы я вернулся с ним к пруду.

– Это единственный способ, – говорит он. – Мне снова пришлось тебя искать, потому что меня попросила Дао.

Я недоверчиво отшатываюсь.

– Ты кривишь душой. Как я могу тебе верить, когда я не увидел никого, кто бы ждал меня в храме?

Он говорит, что ему не пристало врать, что Дао недавно пришла к нему, обеспокоенная тем, что не может меня найти. О, бедная моя Дао! Я чувствую себя покинутым. Я несчастен и у меня странное ощущение опустошенности. И что теперь? Я в полном недоумении чешу темя. Я на грани. За мной охотятся.

Неожиданно настоятель обнимает меня за плечо.

– Пойдем со мной.

Я уже готов смириться с судьбой, как вдруг над моим ухом раздается тонкое жужжание и я ощущаю тяжелый удар по шее сзади. Я падаю на землю, и меня окружают двое или трое мужчин, загораживая от меня настоятеля.

Меня несколько раз лупят с разных сторон. Я пытаюсь подняться на ноги, но напрасно. Я слышу, как настоятель пытается остановить нападавших. Но только когда я перестаю реагировать на удары, они наконец прекращают меня бить.

Настоятель стоит передо мной, как щит, прикрывая от толпы.

Ошеломленный, в отчаянье, я набрасываюсь на настоятеля с обвинениями:

– Ты же сказал, что защитишь меня!

Он заявляет, что не осознавал масштабов объявленной на меня охоты и количества людей, разыскивающих меня. Он оборачивается к нападавшим и спрашивает, чем вызвана эта вспышка насилия.

Те отвечают озлобленно, вываливая целый ворох обвинений. Они говорят, что я неблагодарный, что я не знаю своего места; что я изменник, который устроил заговор, чтобы проникнуть внутрь системы и уничтожить ее изнутри, что я подрываю устои праведности и не подчиняюсь закону. Услышав по радио новость, что меня объявили в розыск, они добровольно вызвались поймать меня и доставить в суд.

– Но то, что вы делаете, несправедливо, – укоряет их настоятель. – Это же выходит за рамки судебной процедуры: вы действуете по придуманному вами же закону. Вам не стыдно так его избивать? Вы не чувствуете за собой никакой вины? Вы разве не видите, что он весь в крови и в синяках?

– Нападение на нечестивца – не грех! – кричит один из толпы. – Даже если мы убьем его.

– А откуда вам известно, что он нечестивец? Что может оправдать ваши действия?

– По радио передали публичное объявление от имени правительства, в котором его обличили как плохого человека. Его надо арестовать и предать органам правосудия.

Умудрившись наконец встать на ноги, я злобно бросаю:

– Но закон, на который вы ссылаетесь, не дает вам права нападать на меня. Вы действуете так, будто он ваш, будто система правосудия дала вам право взять закон в свои руки и напасть на меня!

– Видите, он опять ведет себя как хитрожопый умник, – усмехается один из нападавших. – Его надо еще хорошенько взгреть, покуда его злонамеренные мозги не вытекут из его черепа.

Я замечаю, что толпа приближается к нам. И ощущаю нарастающую во мне волну злости. Один из этих горячих голов, вроде бы их вожак, похоже, обладает полной властью над толпой. Он подходит к настоятелю, как будто потолковать.

– Как я могу сдержать этих людей, если их объединяют одинаковые настроения, отец? Нас объединяет ярость. Попробуйте увидеть вещи с нашей точки зрения. Нас приносили в жертву, обманывали, сбивали с толку, уводили с пути истинного: а все потому, что этот человек не подчиняется закону.

– Но это же не повод для линчевания! – говорит настоятель. – Печально наблюдать, как в нашем обществе люди толпятся вокруг подозреваемого, когда им внушают воспроизвести преступление, которое он якобы совершил. А в это время полиция стоит рядом и прохлаждается, видя, как вы коверкаете закон своими собственными руками. И когда мщение заявляет о себе в полный голос – когда эти ваши руки не могут ничего поделать, кроме как избить обвиняемого до смерти, то кажется, что и полиция, и закон обладают способностью плотно закрыть на все глаза. Полиция, вероятно, скажет то же, что и вы сейчас: мол, невозможно удержать людей от проявления объединяющих их настроений. А те, кто не принимает в этом участия, скорее всего, тоже проигнорируют происходящее. Но если преступление было совершено против их родителей, их братьев и сестер, их близкой родни, они, вероятно, поступят так же, как вы. Вы взяли закон в свои руки, чтобы удовлетворить свои варварские желания, когда это никоим образом не касается вас лично. Мне интересно, что делается в ваших сердцах и умах, если вы жаждете причинять насилие безо всяких угрызений совести или стыда.

– Заткни-ись! – взрывается вожак толпы. – Я думаю, тебе лучше вернуться в свой храм и там читать проповеди. А это дело светского мира. В чем ты, наверное, мало что смыслишь! Здесь у нас все может быть очень сложно. И не пойми меня неправильно, отец. Я знаю, у тебя добрые намерения. Но если ты будешь нас и дальше критиковать, мы не поможем, если с тобой случится беда. Так что вот мой совет тебе, отец, возвращайся-ка ты к себе в храм, покуда у тебя есть шанс уйти подобру-поздорову и если ты не хочешь быть обвиненным в измене. Не стоит тебе связываться с этим предателем, уж ты мне поверь. Возвращайся к себе в храм.

Вот как оно все поворачивается. Стоило мне услыхать вопль вожака: «Заткни-ись!» – я сразу же даю деру. Остальная толпа на мгновение замирает, не зная, как поступить: то ли стоять и слушать своего вожака, то ли броситься за мной в погоню.

Толпа все еще стоит в нерешительности. Я бегу от них, но вскоре понимаю, что сейчас окажусь в очередном тупике. Передо мной крутой берег реки, поднимающийся на шесть или семь ва над водой. Недолго думая, я прыгаю в реку и плыву на другой берег. Я прячусь за деревом, не спуская глаз с толпы. Я вижу, что они добежали до крутого берега, и никто из них не отваживается прыгнуть в воду. И вдруг звучит голос, усиленный мегафоном:

– Сдавайтесь, господин Сиам. Вам не