Можно возразить, что белые бедняки всё равно живут лучше негров, но это слабый аргумент – лучше негров в ЮАР живёт кто угодно. По сути, отменив апартеид, богатые африканеры «скинули с баланса» всех остальных.

Частный правый сектор

Скорее всего, частные военные компании и охранные предприятия тоже лоббировали демократизацию наравне с добывающими предприятиями. До 1994 года этот рынок рос на 18 % в год. После 1994‐го рост оказался поистине взрывным – южноафриканские частники получили возможность работать не только внутри страны, где авторитет и власть полиции неуклонно снижались и большим корпорациям требовались карательные силы для охраны своих предприятий, но и далеко за пределами ЮАР – в Африке, в Европе, во всём мире.

ЮАР имела высокопрофессиональную армию, выигравшую не одну и не две войны. Многие специалисты эпохи апартеида нашли себе работу в горячих точках по всему миру. Скажем, в неполном списке из 468 погибших в Ираке частных контрактников каждый двадцатый – уроженец ЮАР. Неплохо для десятипроцентного меньшинства из не самой многолюдной страны. ЧВК и охранники из Южной Африки пользуются большим спросом как дома, так и за рубежом.

Есть множество хороших примеров: например, TSU Protection Services, одна из 30 крупнейших охранных компаний в мире – состоит из бывших военных и полицейских, занимается тренировкой персонала, обеспечением безопасности на море и даже подавлением демонстраций. Один из крупных игроков внутри страны – Protea Coin с 17 тыс. сотрудников. Компания специализируется на охране шахт от преступных синдикатов.

Большими корпорациями дело не ограничивается – на рынке есть место и для хищников помельче. STTEP («Specialized Tasks, Training, Equipment and Protection») – небольшая компания, основанная бывшим полковником армии ЮАР Ибеном Барлоу. Барлоу в этом бизнесе ещё с 1990‐х – он был сооснователем легендарной Executive Outcomes (EO). Сейчас полковник воюет на стороне нигерийского правительства против «Боко Харам».

EO отметилась в конфликтах по всему миру. Компания не дожила до нашего времени, но оставила громкую славу, и выходцы из неё не сидят без работы. Например, один из сооснователей EO, Лафрас Люйтинг, набрал 150 человек, зарегистрировал в Ливане компанию Saracen International (какая ирония!), и с 2010‐го по 2012‐й работал на администрацию Пунтленда, крупного автономного района Сомали, де-факто отдельного государства. Там же действовал бывший майор Рольф ван Хеерден, засветившийся в СМИ благодаря успешному штурму корабля Iceberg 1, на котором сомалийские пираты более трёх лет удерживали захваченных моряков.

Многие из этих солдат уже совсем не мальчики – всем упомянутым южноафриканским ветеранам за 60. У некоторых большие проблемы на родине – Люйтинг, например, покинул страну ещё до отмены апартеида, поскольку его хотели допросить по делу об убийстве Дэниэла Вебстера, антрополога и активиста АНК.

В ЮАР активность ЧВК регулируется законом 1998 года о военной деятельности за рубежом, который ещё и ужесточили в 2006‐м. Но полностью эту отрасль никогда не прикроют – на это есть одна, но очень веская причина.

Половина правительства ЮАР состоит из тренировавшихся за рубежом террористов (среди них и нынешний министр обороны Носививе Маписа-Нкакула). Бывшие солдаты и офицеры, уволенные в 1990‐х, 38 тыс. человек с огромным опытом и очень серьёзной репутацией – это источник социальной напряжённости. Запугивать или сажать их по надуманным поводам опасно – эти люди понимают толк в насилии, и ответная реакция может оказаться фатальной для режима. Оставлять ветеранов внутри страны тоже нельзя: хотя грязь смыть проще, чем кровь, профессиональные солдаты вряд ли захотят переквалифицироваться в фермеров (тем более что вся земля поделена), а осваивать другие профессии им не с руки. Поэтому правительство смотрит на наёмничество сквозь пальцы.

Йоханнесбург в 1973 году

Это отчасти объясняет, почему действительно крупных объединений южноафриканских ветеранов не существует (в EO на самом пике работали не больше 1500 человек), а основная масса наёмников работает в американских компаниях – в частности, их можно встретить в DynCorp, Military Professional Resources, Pacific Architects and Engineers (PAE) и Protection Strategies.

Стратегия нового правительства ЮАР работает хорошо – в 1990‐е бывших военных удалось вывести из политики благодаря масштабной «приватизации насилия» внутри страны и резкому росту спроса на услуги наёмников в африканских конфликтах. Лет через 5 проблема отпадёт сама собой – с пенсионерами переворотов не устроишь.

Что до охранных компаний, работающих в интересах крупного бизнеса и обеспеченного меньшинства, то им никто не мешает – такова часть договора, заключенного между белым истеблишментом и чёрными лидерами в 1994 году. Международное сообщество заинтересовано в том, чтобы охранный сектор никак не уменьшался – в ЮАР слишком много важных ресурсов и инвестиций, а доверить охрану вложенных миллиардов местной полиции никто не рискнёт.

Страна невыученных уроков

На этом месте правые публицисты обычно сетуют на безумие мирового сообщества, отдавшего единственную цивилизованную страну в Африке на растерзание варварам-террористам. Мы не будем этого делать. Негры, санкции – это всё внешние факторы. Львиная доля вины лежит на самих африканерах.

Правительство эпохи апартеида не смогло создать единую «белую южноафриканскую идентичность». Бурский национализм «Национальной партии» и одержимость африкаанс не позволяли власти опереться на всех белых сразу. Английский никто не запрещал, но англоговорящие учились в своих школах, где царила своя атмосфера. Вместо того чтобы объединиться, две крупных группы белых конфликтовали между собой. Конечно, гражданства за незнание африкаанс никто не лишал, но осадок оставался, и очень серьёзный.

Другой миной замедленного действия был расизм. Правящие элиты ЮАР сосредоточились на цвете кожи, забыв о культуре. Апартеид начинался как разумные ограничения, призванные обеспечить общественный порядок, а превратился в стиль жизни и философию. Цветные поголовно говорили на языке буров – индийцы вообще прекрасно ассимилируются, за пару поколений от всей их этничности остаётся только карри. Но белые элиты открыто презирали цветных, называя их произношение обидным словом plat («примитив») – то есть в стране не сложилось даже единого сообщества носителей африкаанс.

С чёрными всё было ещё хуже. Ещё до провозглашения независимости местные власти зачем-то отменили начальное образование на африкаанс и английском, оставив для негров только уроки на родном языке. Разрыв между чёрными и белыми, и без того огромный, превратился в отсутствие всякой внятной связи – негры не считали ЮАР своей страной, и их нетрудно понять. Вместо того чтобы включить в правительство лояльных чёрных из среднего класса, власти ЮАР сначала исключили негров из политической жизни, а потом, когда припёрло, начали изображать всеобщее избирательное право. В результате десятки миллионов озверевших чёрных люмпенов выбрали самых безумных марксистских популистов. Понятно, что небедные негры тоже не в восторге от мандел