вполне определенного знания оказалась возможной подмена мифами, то мы должны ожидать ее обязательно в таких областях противоречивого и неоднозначного знания, как экономика и политика.

Множество кризисов, в которые погружается наше общество, представляет собой болото искусственного происхождения. Утонуть в нем можно только лежа. Дать топографию болота кризиса на нашем участке, показать наличие горизонта, подняв человека с брюха на ноги, – цель настоящего обзора» [163].

Похоже, что элитарные обществоведы действительно не знают, что такое сероводород или нитраты. Но ведь они стали забывать главные смыслы понятий, которые давно отчеканены в сознании. Как же они изъясняются, если размыты слова их профессионального языка?

Так, будущий советник Президента по экономическим вопросам А. Илларионов говорил в интервью (1999 г.): «Выбор, сделанный весной 1992 года, оказался выбором в пользу социализма… – социализма в общепринятом международном понимании этого слова. В эти годы были колебания в экономической политике, она сдвигалась то “вправо”, то “влево”. Но суть ее оставалась прежней – социалистической» [164]. Возможно, это издевательство над публикой, но, скорее, распад смыслов.

А вот, например, статья демографа в академическом журнале с таким утверждением: «С какими же заболеваниями связано присутствие в воде различных химических элементов? Если в воде имеется какая-либо концентрация солей, она представляет собой полимер. Незримая опасность такой воды заключается в том, что она обладает способностью полимеризовать в организме человека все другие компоненты биологических жидкостей. И тогда получается не просто полимерная, а многополимерная вода. …В целом вода содержит 13 тыс. потенциальных токсичных химикатов» [165].

Что за невежество гнездилось в Российской академии наук!

Все это простые, «прозрачные» примеры, со сложными проблемами положение хуже. Там невежество оплачивается огромными потерями.

В 1996 г. американские эксперты, работавшие в РФ (А. Эмсден и др.), признали: «Политика экономических преобразований потерпела провал из-за породившей ее смеси страха и невежества» [76].

Страх – понятная эмоция специалистов, чьи рекомендации привели к катастрофе. Но почему этот страх не был обуздан рациональным научным знанием? Объяснить этот феномен – приоритетная задача российской научной общественности. Какова природа невежества, которое привело реформу к тяжелому кризису? Можно говорить о глубокой деградации когнитивной структуры, которая связывала обществоведов в профессиональное сообщество[39].

А недавно ректор Российской академии народного хозяйства и госслужбы при президенте РФ В. Мау изложил свои представления о том, как надо вести модернизацию здравоохранения в России. Он пишет: «В России всегда доверяли государственному университету, но частному врачу» [166].

Это шутка или невежество? Что значит, что в России «всегда» доверяли частному врачу? И какой процент населения доверял, чтобы представлять это «доверие» как всеобщую социальную норму в России? Трудно принять, что экономист на посту ректора не знает, что подавляющее большинство жителей дореволюционной России не имело доступа к врачебной помощи! В 1913 г. в Российской империи на 10 тыс. человек населения приходилось 1,77 врача и 13 коек в больнице, а в РСФСР в 1990 г. – 47 врачей и 134 койки. В России просто не было той общности «частных врачей», которым население могло верить или не верить, сравнивая их с «государственными». А когда стала возникать сеть больниц, врачи в них были земскими, а не частными, а затем советскими государственными.

Как же видит В. Мау главные проблемы здравоохранения в нынешней России в среднесрочной перспективе? Видит так странно, что просто ставит читателя в тупик: «При обсуждении принципов функционирования и реформирования современного здравоохранения можно выделить две ключевые проблемы. Во-первых, быстро растущий интерес образованного человека к состоянию своего здоровья. Во-вторых, асимметрия информации» [166].

Что такое он говорит? Население больно, иммунитет подорван стрессом, идет деградация остатков советского здравоохранения, а нам выдают туманные намеки насчет «растущего интереса образованного человека к здоровью» и «асимметрии информации».

Скольжение к невежеству сообщества обществоведов, а за ними и самого общества – проблема фундаментальная и системная. О ней не говорят и тем более к ней не подходят. Но придется. На мой взгляд, в этой проблеме есть ряд приоритетных тем, предметы которых уже стали актуальными угрозами. Я бы назвал такие:

– незнание и даже нежелание знать главные критические проблемы Российской Федерации и постсоветского пространства;

– незнание и мифологизация генезиса и процессов катастроф 1917 г. и краха СССР;

– незнание генезиса, процессов становления и трансформации больших систем, построенных за советский период;

– отсутствие рефлексии на локальные катастрофы постсоветского периода (Саяно-Шушенская ГЭС, пожары 2010 г., кризис Украины, этнические процессы);

– незнание роли иррационализма в генезисе и современном состоянии капиталистической экономики;

– незнание генезиса, процессов становления и трансформации Запада и причин актуального конфликта с Россией.

Ком этих проблем быстро нарастает.

Case study. Фермеризация

Хороший учебный материал дает история введения купли-продажи земли и «фермеризации» России в 1990-е гг. Кратко рассмотрим этот случай: он остался без рефлексии науки и общества.

В доктрине реформ было принято, что главным типом хозяйства на селе в будущей рыночной системе станут фермерские хозяйства. Их пропагандой занимались идеологи и ученые широкого диапазона.

В 1994 г. вышла подготовленная Институтом экономики РАН книга, где говорилось: «В основу преобразования сложившихся в плановой экономике земельных отношений положена фермерская стратегия. При этом в качестве главного аргумента выдвигается положение о том, что фактическая эффективность производства в фермерских хозяйствах выше, чем в колхозах и совхозах» [54, с. 50].

Никаких данных в пользу этого «главного аргумента» не приводилось. Кампания эта проходила с крайним гипостазированием, игнорированием реальных фактов и нарушением логики.

Как видятся результаты огромного изменения сегодня, через 25 лет после начала «фермеризации всей страны»? Ведь невозможно разумное планирование дальнейших шагов без анализа тех последствий, к которым привела большая программа.

Результаты таковы. В 2006 г. число фермерских хозяйств в РФ составило 255,4 тыс. со средним размером земельного участка 81 га. Всего у них было 15 % всей пашни в России. На этой земле фермеры произвели в 2006 г. 6,5 % всей валовой сельскохозяйственной продукции страны (см. рис. 5).

Мы видим на рисунке, что во второй половине 1980-х гг. в сельском хозяйстве был симбиоз: 78 % производили предприятия (колхозы и совхозы) и 22 % – сельские жители на подворьях (в основном для своего потребления). В 1992 г. предприятия были задавлены железной пятой реформы, большинство сельского населения потеряло рабочие места, а возникшее фермерство по своим возможностям не может и сравниться с утраченными производственными мощностями предприятий («организаций»).

Рис. 5. Структура продукции сельского хозяйства по категориям хозяйств (%)

Особенно сильно у фермеров отстает трудо– и энергоемкая часть сельского хозяйства – животноводство. Они в 2013 г. дали только 2,26 % от общего объема продукции. Предположение, что этот уклад является наиболее прогрессивным и продуктивным, не оправдалось. Но