во многом зависит от научного сообщества. Кризис обществоведения сильно усугубил общий культурный кризис России. Общность обществоведов поздно зафиксировала симптомы общего кризиса индустриализма, который охватил и СССР, а затем не исследовала причины этого явления и возможные способы остановить или смягчить данный процесс.

Этот процесс можно было проследить по динамике когнитивной активности рабочих и в целом горожан. В 1930 г. затраты времени на самообразование в среде горожан составляли 15,1 часа в неделю. С середины 60-х гг. начался резкий откат. Среди работающих мужчин г. Пскова в 1965 г. 26 % занимались повышением уровня своего образования, тратя на это в среднем 5 часов в неделю (14,9 % своего свободного времени). В 1986 г. таких осталось 5 %, и тратили они в среднем 0,7 часа в неделю (2,1 %) свободного времени. К 1997–1998 гг. таких осталось 2,3 %. В 1980–1981 гг. в РСФСР обучались новым профессиям и повышали квалификацию на курсах 24 млн человек, повысили квалификацию 19,3 млн человек, из них 13,6 млн рабочих. В 1990–1991 гг. повысили квалификацию 17,2 млн, а в 1992–1993 гг. – 5,2 млн человек [156].

Лежащий в основе методологии обществоведения истмат сильно ограничил чувствительность к изменениям в научной картине мира. Общество и государство опирались больше на здравый смысл и опыт. Кризис механистической картины мира возник с рождением термодинамики, когда оказалось, что мир можно видеть не как движение масс, а как движение энергии, и законы этого движения оказались иными, нежели у Ньютона. Сейчас мы освоили и включили в нашу культуру само понятие «энергия», хотя это – не более чем абстракция и выражается только через другие понятия (движение масс, нагревание тел и т. д.). Наверное, многие даже удивятся, узнав, что этого понятия в его нынешнем виде просто не существовало до середины XIX в.

Второе начало термодинамики ввело меру качества энергии (энтропию), и оно нанесло сильный удар по политэкономической модели и идее неограниченного прогресса. Но влиятельная часть обществоведов просто игнорировала это изменение картины мира и тем самым погружалась в невежество.

Энгельс в «Диалектике природы» отверг второе начало термодинамики, он верил в возможность вечного двигателя второго рода. Это было его ошибкой, но допущенной во второй половине XIX в. А вот 1971 г. в Берлине выходит 20-й том собрания сочинений Маркса и Энгельса, и в предисловии сказано: «Энгельс подверг детальной критике гипотезу Рудольфа Клаузиуса, Вильяма Томсона и Жозефа Лошмидта о так называемой “тепловой смерти” Вселенной. Энгельс показал, что эта модная гипотеза противоречит правильно понятому закону сохранения и преобразования энергии. Фундаментальные принципы Энгельса… предопределили путь, по которому должны были впоследствии идти исследования прогрессивных ученых в естественных науках».

В 1971 г. отрицать второе начало термодинамики! Официальный истмат активно защищал механистический материализм, воспринятый из ньютоновской картины мироздания. Из веры его «объективных законов» вытекала уверенность в стабильности общественных систем как особого рода машин. Общество верило, что, для того чтобы вывести такую машину из равновесия, нужны очень крупные общественные силы. Еще в 1991 г. граждане не верили в саму возможность ликвидации СССР, потому что это было бы против интересов подавляющего большинства граждан. Не верили – и потому не воспринимали никаких предостережений.

Но главное, что часть обществоведов стала не только сама сдвигаться в невежество, но и активно толкать туда же население СССР и России.

Главное подспорье логическим рассуждениям и умозаключениям в нашей жизни – здравый смысл. Здравый смысл не настроен на выработку блестящих, оригинальных решений, но он надежно предохраняет против наихудших решений. В среде высокообразованных людей часто здравый смысл ценится невысоко, они ставят его куда ниже, чем развитые в науке теоретические модели. На его защиту выступали философы разных направлений (например, А. Бергсон и А. Грамши).

А. Бергсон говорил перед студентами, победителями университетского конкурса, в 1895 г.: «Повседневная жизнь требует от каждого из нас решений столь же ясных, сколь быстрых. Всякий значимый поступок завершает собою длинную цепочку доводов и условий, а затем раскрывается в своих следствиях, ставящих нас в такую же зависимость от него, в какой находился он от нас. Однако обычно он не признает ни колебаний, ни промедлений; нужно принять решение, поняв целое и не учитывая всех деталей. Тогда-то мы и взываем к здравому смыслу, чтобы устранить сомнения и преодолеть преграду. Итак, возможно, что здравый смысл в практической жизни – то же, что гений в науках и искусстве…

Сближаясь с инстинктом быстротой решений и непосредственностью природы, здравый смысл противостоит ему разнообразием методов, гибкостью формы и тем ревнивым надзором, который он над нами устанавливает, уберегая нас от интеллектуального автоматизма. Он сходен с наукой своими поисками реального и упорством в стремлении не отступать от фактов, но отличен от нее родом истины, которой добивается; ибо он направлен не к универсальной истине, как наука, но к истине сегодняшнего дня…

Я вижу в здравом смысле внутреннюю энергию интеллекта, который постоянно одолевает себя, устраняя уже готовые идеи и освобождая место новым, и с неослабевающим вниманием следует реальности. Я вижу в нем также интеллектуальный свет от морального горения, верность идей, сформированных чувством справедливости, наконец, выпрямленный характером дух… Посмотрите, как решает он великие философские проблемы, и вы увидите, что его решение социально полезно, оно проясняет формулировку сути вопроса и благоприятствует действию. Кажется, что в спекулятивной области здравый смысл взывает к воле, а в практической – к разуму» [157].

Но на исходе перестройки «элита», готовясь к приватизации, нуждалась в быстром отключении у граждан здравого смысла. При отсутствии развитой теории советского строя и при массовом переходе интеллигенции на сторону антисоветской номенклатуры здравый смысл был единственной интеллектуальной основой для того, чтобы граждане могли выработать свою позицию в быстро меняющейся обстановке. Какие же авторитеты занялись дискредитацией здравого смысла как инструмента мышления? Философы и обществоведы!

В.Ж. Келле и М.Я. Ковальзон, бывшие главными интерпретаторами исторического материализма, в 1990 г. писали в большой статье в журнале «Вопросы философии»: «Поверхностные, основанные на здравом смысле высказывания обладают немалой притягательной силой, ибо создают видимость соответствия непосредственной действительности, реальным интересам сегодняшней практики. Научные же истины всегда парадоксальны, если к ним подходить с меркой повседневного опыта. Особенно опасны так называемые “рациональные доводы”, исходящие из такого опыта, скажем, попытки обосновать хозяйственное использование Байкала, поворот на юг северных рек, строительство огромных ирригационных систем и т. п.» [71].

Итак, отключив сначала у людей здравый смысл в массированной кампании против строительства крупных систем орошения, профессиональные «марксисты» в принципе отвергали рациональные доводы, исходящие из повседневного опыта. И преподаватели с подобными установками продолжают обучать студентов и контролировать главные журналы обществоведения. Можно утверждать, что была сознательно подорвана существовавшая в России культура рассуждений, грубо нарушены интеллектуальные нормы политических дебатов,