Я пришел к этой женщине вновь, без свидетелей, и заставил ееговорить правду. Она во всем призналась и кое-как описала таинственногоухажера. Свидетельница сказала: высокий, страшный, бритый, с грубым голосом.Больше я от нее ничего не добился — она неумна, ненаблюдательна, да иподслеповата. Теперь-то ясно, что к ней приходил Калибан, однако в тот момент явсе еще подозревал господина Благовольского и понял лишь, что моя версиянесостоятельна. Если бы я проявил чуть больше проницательности, и гимназист, ирепортер, да, вероятно, и сам Калибан остались бы живы».

Он сделал паузу, чтобы справиться с обуревавшими егочувствами. Кто-то из наших, воспользовавшись наступившей тишиной, спросил: «Нозачем Калибану понадобилось одних доводить до самоубийства, а других убивать,да еще так жестоко?»

Заика кивнул, словно признавая резонность вопроса.

«Вы все знаете, что это был не вполне нормальный человек.[Замечание показалось мне забавным. Можно подумать, все остальные «любовники» —люди нормальные.] Однако в его жизни были обстоятельства, о которых я узналтолько теперь, уже после его смерти. Калибан, или Савелий Акимович Папушин(таково его настоящее имя) служил счетоводом на пароходе Добровольного флота.Судно совершало рейс Одесса — Шанхай и попало в тайфун. Спаслись только троечленов экипажа, добравшихся в шлюпке до маленького, пустынного островка —собственно, даже не островка, а скалы, торчащей посреди океана. Полтора месяцаспустя британский чайный клипер, случайно оказавшийся в тех водах, обнаружилединственного выжившего — Папушина. Он не умер от жажды, потому что это былсезон дождей. Как ему удалось продержаться столько времени без пищи, он необъяснил, однако на песке были обнаружены останки двух его товарищей:совершенно обглоданные скелеты. Папушин сказал, что над трупами поработаликрабы. Англичане ему не поверили, держали его под замком до прибытия в первыйпорт и сдали с рук на руки полицейским властям. [Я-то нисколько не сомневаюсь,что наш бухгалтер убил и слопал своих товарищей — достаточно вспомнить егочудовищные стихотворные сочинения, в которых постоянно фигурировали скалы,волны и скелеты, разыскивающие свое мясо.] Больше года Папушина держали впсихиатрической лечебнице. Сегодня я разговаривал с его врачом, докторомБаженовым. Пациента одолевали постоянные кошмары и галлюцинации, связанные с темойканнибализма. К себе он относился с лютым отвращением. В первую же неделюлечения проглотил ложку и осколок тарелки, но не умер. Дальнейших попытоксамоубийства не предпринимал, решив, что недостоин смерти. В конце концовПапушина выпустили с условием, что он будет являться для осмотра и беседы сврачом. Он сначала приходил, потом перестал. Во время последней встречивыглядел успокоенным и сказал, что нашел людей, которые помогут ему «решить еговопрос».

Все мы помним, что Калибан был самым истовым ревнителемдобровольной смерти. Он с нетерпением ждал своей очереди и мучительно ревновалк «успеху» других. Каждый раз, когда выбор падал на кого-то иного, он впадал вотчаяние: Смерть по-прежнему считает его недостойным присоединиться к обществуубитых и съеденных товарищей. А ведь он переменился, очистился раскаянием, онтак верно служит Смерти, так страстно ее любит и желает!

Я слишком поздно вступил в клуб, и мне сейчас трудноустановить, как и почему Папушин вздумал подталкивать некоторых из соискателейк самоубийству. От Офелии, скорее всего, он просто захотел избавиться, чтобыпрекратились спиритические сеансы — разуверился, что рассерженные духи«любовников» его когда-либо вызовут. Тут, как и в случае с Аваддоном, Калибанпроявил недюжинную изобретательность, какой я в нем и не подозревал. Впрочем,известно, что личности маниакального склада бывают необычайно хитроумны. Небуду посвящать вас в технические подробности, это сейчас к делу не относится.

Почему он решил извести Львицу Экстаза? Возможно, онараздражала его своей чрезмерной экзальтированностью. С несчастной ЛорелеейПапушин сыграл злую шутку, которая, наверное, показалась его больному,извращенному сознанию очень остроумной. Другой мотивации предположить не могу.

Зато с Гдлевским всё совершенно ясно. Мальчик слишкомхвастался расположением, которое якобы выказывала ему Смерть. История спятничными рифмами и в самом деле поразительна — слишком много совпадений. Язаподозрил нечистую игру и хотел проследить за шарманщиком, чью песенкуГдлевский воспринял как последний из Знаков. Но бродяга будто сквозь землюпровалился. Я обошел в тот вечер все окрестные улицы, но так его и не нашел…

Калибан был действительно помешан на любви к Смерти. Онлюбил ее страстно, как любят роковых женщин. Должно быть, именно так Хосе любилКармен, а Рогожин Настасью Филипповну — мучаясь, сгорая от нетерпения, отчаянноревнуя к более счастливым соперникам. А гимназист еще и куражился своимвоображаемым триумфом. Убив Гдлевского, Калибан уничтожил соперника. Он нарочнообставил всё так, чтобы вы, остальные, поняли: никакое это не самоубийство,мальчишка — самозванец, Смерть не пошла с ним к алтарю. Если выражаться языкомгазет, это было самое настоящее преступление страсти».

Упоминание о газетах напомнило мне о Лавре Жемайло.

«А что произошло с Сирано? — спросил я. — Высказали, это было убийство. Опять Папушин?»

«Разумеется, смерть Жемайло не была самоубийством, —ответил Заика. — Калибан каким-то образом раскрыл журналиста. За несколькоминут до гибели репортер телефонировал в редакцию (судя по всему прямо из этойквартиры, больше неоткуда) и обещал доставить какую-то невероятную новость. Незнаю, что он имел в виду, но хорошо помню события того вечера. Сирано отошел ккнижным полкам, посмотрел на корешки и взял один из томов. Потом вышел и большеуже не возвращался. Это было около десяти часов вечера. Вскрытие установило,что умер он никак не позднее одиннадцати».

Так вот что означало загадочное шевеление двери, которое янаблюдал тем вечером в кабинете! Я подслушивал Сирано из коридора, а Калибантем временем притаился с другой стороны, в столовой. Тогда-то он и раскрылкорреспондента!

«Полицейский врач установил, — продолжал между темЗаика, — что Жемайло скончался от удушения, однако на шее покойного кроместрангуляционной борозды видны еще и отчетливые следы пальцев. Очевидно,Папушин последовал за журналистом, догнал его на бульваре, совершенно пустынномв этот поздний час, и задушил, благо силой его природа не обделила. Рыхлый инизкорослый Сирано никак не мог оказать разъяренному бухгалтеру сколько-нибудьсерьезного сопротивления. Затем Калибан подвесил труп на дереве, использовавдля этого брючный ремень убитого. Это было уже не преступление страсти, ноакция возмездия. С точки зрения Калибана, воспринимавшего членство в клубе каксвященное служение, Сирано был подлым предателем, заслуживающим иудиной участи.Именно поэтому было выбрано иудино дерево — осина».