Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Что это? — спросила Дея, морщась от неприятного запаха.
— Согласна, — отозвалась престарелая дева, — вкус довольно пикантный, но зато очень хорошо стимулирует желание.
— Какое еще желание?! — возмутилась Дея.
— Известно какое, моя Госпожа, — она беззубо улыбнулась. — Эх, молодость!
— Мне-то оно к чему?
— Как это к чему? — всплеснула руками дева. — Ты как своего голубчика увидишь, так у тебя сердце сразу в пятки юрк и уж ни о каком соблазнении думать ты не сможешь. Особенно если он сильно злой придет. А желание, оно настоящим должно быть, чтобы мужчина в него поверил. Их это знаешь ли очень даже вдохновляет. Уясняешь?
— Нет, не уясняю! — запротестовала Дея. — И соблазнять я его не собираюсь. Он знает, что я беременна от Яна! Он захочет поговорить… — она запнулась, поняв вдруг, что может и не захочет Влад с ней говорить, да и вообще видеть даже.
— Да о чем ту говорить? — заругалась русалка. — Что обсуждать? И так понятно, как все произошло, не дети же малые.
Дея посмотрела в серьезные глаза русалки и вспомнила наказ Мориты, решить вопрос лаской и женской хитростью. Сдалась.
— А если он не придет или откажет мне, я так и буду томиться, пока действие этого завтрака не пройдет?
— Как можно отказать женщине, которая так искренно жаждет любви?! — недоумевала дева.
Дея покраснела.
— Смущаться тут нечего, — вступила в разговор Велеока. Она была не красавицей, лишь огромные янтарные глаза, компенсировали нескладную фигуру и слишком редкие волосы. Но Дея знала — эта русалка разбила немало сердец, прежде чем нашла того на ком и остановила свой выбор. — Ты ведь знаешь, Госпожа, у нас искусству обольщения учат девочек с девяти лет, а танцевать, петь играть на музыкальных инструментах еще раньше. Но то чему сегодня мы будем обучать тебя, девочки познают лишь, когда созревают. Если бы ты выросла в лесу, твоя мать уже давно рассказала бы тебе все известные ей секреты. Так, что не смущайся, для нас это так же естественно, как дышать под водой, — завершила она свое вступление менторским тоном и приступила к самой сути.
Хоть Дею и просили не смущаться, она все же краснела, прятала глаза, неохотно отвечала на вопросы и глупо хлопала глазами, когда ей рассказывали совсем уж невероятные вещи.
«Какая-то школа юной гейши», — мелькнуло у нее в голове, но она тут же отбросила эту непотребную мысль.
Плотскую любовь и все, что с нею связано Озерные девы превращали в искусство. Все их мировоззрение, философия и сама жизнь вращались вокруг любви. Они не просто придавали ей огромное значение, они жили ради любви и наслаждения ею. А те, что старились, жили ради того, чтобы передать знания молодым.
Так всецело сосредотачиваясь, на взращивании прекрасных любовниц, они и снискали себе славу непревзойденных, неземных, искуснейших чаровниц. Не только предрасположенностью, как думал простой люд, но упорной работой и учением они добивались того, чтобы легкость и грациозность, томность во взгляде и непринужденное кокетство, музыкальность и гибкость, способность слушать и говорить становились естественными, словно бы врожденными качествами.
Деи многое было дано от природы. То чему некоторые девочки учились годами, зарабатывая мозоли и затрещины у Деи выходило само собой, но и этого было недостаточно. Она все делала инстинктивно, не надуманно, а в сложившейся ситуации ей требовалось сработать четко, грамотно, без страха, так как сработал бы снайпер.
Настоящая русалка никогда не боится потерпеть неудачу, у нее в рукаве как минимум два туза из четырех. С самого детства в них развивают то, к чему они предрасположены, особенно смышленых учат говорить, музыкальных петь, гибких танцевать и всех, абсолютно всех учат доставлять удовольствие. Впрочем, как и получать, известное дело — нечувствительные девицы малопривлекательны, они заставляют мужчин усомниться в их способностях.
Вот именно этих знаний Деи и не хватало. Битый час ее терзали сугубо физиологическими лекциями, которые лишь изредка прерывались философскими ремарками типа: «то чего мужчина просит и, то чего он на самом деле хочет — не всегда одно и то же». Дея правда скорее отнесла бы это высказывание к особам женского пола, но судя по всему, Озерные девы всегда знали, чего хотят и не просили это, а брали самостоятельно без зазрения совести.
Излив на Дею тонну полезнейшей информации, которая практически не задержалась у нее в голове, Велеока снабдила ее пузырьком с маслами и наказала хорошенько вымыться, распустить волосы и одеться во что-нибудь легкое полупрозрачное.
— Может мне его вообще голой встретить? — недовольно буркнула Дея.
— Ни в коем случае! — восклицала наставница. — Всегда должно оставаться место для фантазии, а голой это плохой тон. Так делают дешевые уличные девки.
Дея смутилась.
— Он же все равно меня видел без одежды, боюсь, я растеряла уже всю таинственность.
— Глупости, он хоть и знает твое тело, но все же легкий намек на очертания будоражит сильнее нежели полная ясность. И так во всем, моя Госпожа, во всем, не только в плотской любви.
— Но, что мне говорить, если он станет спрашивать о ребенке?
— Ничего не говори, — невозмутимо заявила Велеока. — Это же не его ребенок, какое ему до него дело. А если будет сильно настаивать на разговоре, скажи, что любишь его одного, а Яна уж и позабыла вовсе. А дитя, что дитя, ты же, в конце концов, Хранитель, обязана была наследницу на свет произвести. А от него, между прочем, у тебя мог бы Вед родиться, уж больно кровь у Кариев сильная.
— Не могу я врать, не забыла я Яна.
— Забыла, не забыла, это сейчас не столь важно. Тебя игра в правду беспокоит или сохранность вашей с Владом любви?
— Влада потерять я не могу.
— Значит, соврешь и глазом не моргнешь.
— Ну, дела, — только и сказала на это Дея. — А с чего ты взяла, что у меня от Яна Сагорт не родится.
— С того, что кровь твоя сильнее любой другой, так же, как и кровь Кариев. Дед Влада перворожденный, его дети почти наверняка Ведами будут, к гадалке не ходи. Так что нам, можно сказать, страшно повезло, сама судьба тебе Яна преподнесла.
— Угу, — с сарказмом протянула Дея, — так Владу и скажу, он парень умный, поймет.
— Ну, Госпожа, не злись, — голос Велиоки смягчился, — иди, готовься.
И Дея пошла. А, что ей еще оставалось.
Липкая сонная одурь уже спадала, но не покидающее тревожное чувство было каким-то вязким, навязчивым. Оно тормозило Влада, не позволяло собраться. Он схватил с полки две рубашки вместо штанов, долго не мог найти накидку, а когда, наконец, собрался, в дверях возникла мать.