— Не надо, Наташа! Я понимаю, стряслась беда. Ты вынуждена уехать... Но нельзя винить человека, которого ты не знаешь! Это... непорядочно.

Наташа сухо рассмеялась:

— Между прочим, я никому не сказала, что в хранилище заходили ты и твой сын. И его учитель. А могла бы сказать. И возможно, мы уезжали бы в Новгород вместе. Это к вопросу о порядочности.

— Сказала бы! Разве я просила тебя молчать? — вскричала Марина.

— Ладно, все! Проехали! Ночевать останешься?

— Нет, спасибо, я домой. Ребята там одни...

Марина начала собираться, поспешно засовывая

ноги в мокрые сапоги, пытаясь попасть и все не попадая в рукава куртки. Наташа молча наблюдала.

— Ну, успехов тебе! Обустроитесь — позвони! — попыталась улыбнуться Оленина.

— Это обязательно!

Женщины обнялись.

По дороге домой Марина вспоминала тот день, когда Митя с Максимычем пришли к ней на работу. Все по минутам. Как они пришли в каких-то дурацких рабочих спецовках (рабочих спецовках!), как пили шампанское. Как она, Марина, упросила подругу показать запасники. То есть ни Митя, ни Юрий Максимович не знали, что они туда попадут. Это была спонтанная идея самой Марины. Значит, никто из них не мог спланировать ничего преступного. Они не знали даже того, что спецхран имеет выход именно в кабинет Наташи. Что было потом? Они зашли в хранилище, рассматривали полотна... Потом голос начальника. Все задергались, замельтешили. И Юрий Максимович велел Наташе закрыть их внутри. Ну и что? Просто он единственный, кто не растерялся в этой ситуации, — вот и все. Наташа сама выключила свет. Черт ее знает, зачем она это сделала? От страха, не иначе. И сумку Митькину сама задвинула к ним, внутрь. Потом музыку врубила. Она, Марина, стояла возле самой двери, пытаясь услышать, что происходит там, в кабинете. И никаких других шумов не слышала. Прошло всего минуты две-три, и Виталий Ярославович ушел. И Наташа открыла дверь. Что можно было сделать за три минуты? Бред какой-то! Не верю!

Всю ночь Марина промучилась без сна, с дикой головной болью. Слова Наташи: «Этот человек рядом с твоим сыном, он воспитывает его. Это может плохо кончиться» — не давали покоя. Проводив утром детей в школу, Марина весь день провела в тех же тяжких думах, механически проговаривая необходимый текст экскурсантам, думала о Наташе — блестящем реставраторе, которая вынуждена покинуть город. Потому что после исчезновения картин никто ее в Питере на работу не возьмет, это как дважды два. И от того, что вся жизнь подруги так круто изменилась, от того, что на безупречную Наташу легло несмываемое пятно, — от этого хотелось взвыть. Тем более что сама Наталья считала виновниками своей беды если не ее, Марину, то близких ей людей. Поскольку Юрий Максимович действительно стал для Марины близким человеком, почти членом семьи. И пусть их не связывают любовные отношения, это не значит, что она позволит усомниться в его порядочности. Не позволит. Ни себе, ни кому-либо другому. Так говорила себе Марина.

Но маленький, гнусный червь сомнения все же глодал ее где-то изнутри. И нужно было избавиться от этого омерзительного чувства. Чтобы иметь возможность и дальше тепло и открыто встречать Юрия Максимовича, дружить с ним, доверять ему своих детей.

Нужно поговорить с Митькой. Он уже взрослый, ему можно довериться.

Вечером, за ужином, после общих разговоров о прошедшем дне Марина отправила Саню учить уроки, попросив Митьку задержаться. Она все никак не могла начать разговор, боясь оскорбить чувства сына к Максимычу, живому Митькиному божеству.

Но поговорить было нужно. Марина закурила, раздумывая, как начать.

— Ма, дай и мне сигаретку, — неожиданно попросил сын.

— Как? Ты куришь? — оторопела Марина.

— А что такого? Половина класса курит.

— Митя, это...

— Только не говори, что это вредно! Я рассмеюсь!

И они засмеялись. Марина протянула сыну сигареты, и за столом мгновенно возникла та самая доверительность, которая всегда была в их отношениях до последнего лета.

— Слушай, тут такая история... Я вчера у тети Наташи была.

— Я знаю. Вернулась поздно.

— Они черт-те куда поменялись! Это ужас какой- то. Но не в этом дело. Господи, да ты затягиваешься, как солдат перед боем.

— Это как?

— Полной грудью и будто в последний раз.

— Не отвлекайся.

— Ладно, не буду. Короче, такая история...

Марина рассказала о пропаже картин.

— Это конечно, было бы смешно, когда бы не было так грустно. Из-за этой истории тете Наташе пришлось уволиться. Она вообще уезжает из города. Еще счастье, что начальник сумел предотвратить возбуждение уголовного дела. Все очень-очень серьезно! Попробуй вспомнить все по минутам, все то время, когда мы стояли внутри хранилища. Может быть, ты что-нибудь слышал?

Митя уставился в стол, лицо его побледнело. Молчание становилось невыносимым.

— Что, Митя? — прошептала Марина. — Это он?..

— Нет, — решительно тряхнул головой сын. — Это не он. И не я.

— Господи, как ты меня напугал! — с облегчением выдохнула Марина.

Турецкий сидел в «пежо», покуривая и наблюдая через затемненное окно автомобиля за молодыми людьми, выпархивающими из небольшого здания на Солянке. Здесь арендовал площади мужской балет Михайлова. Именно здесь проходили ежедневные репетиции — с одиннадцати до пятнадцати часов. Было начало четвертого, танцовщики покидали репетиционные залы. Вечером представление в одном из театров. Многие разъезжались на машинах, некоторых поджидали поклонники. Александр тоже кое-кого поджидал. Наконец стройный молодой человек в меховом полупальто, с затянутыми в хвост темными волосами, вышел из здания, по-балетному разворачивая длинные ноги в кожаных брюках. Он шел по тротуару, Александр двинулся следом. Притормозив у бровки, распахнул дверцу:

— Валентин, позвольте вас подвезти? — учтиво произнес он, стараясь придать своему лицу выражение, хоть отчасти напоминающее обожание.

Молодой человек оценивающе оглядел автомобиль, затем самого Турецкого.

— Что ж, пожалуй, — он жеманно повел плечами и опустился на сиденье.

По салону поплыл запах духов.

— Какой дивный аромат! Что это за духи?

— «Опиум», — ответил Валентин, взмахнув накрашенными ресницами.

— Прелестные духи! Куда вас отвезти? Домой? На Воздвиженку?

— Вы знаете, где я живу?

— Как же мне, поклоннику вашего таланта, не знать, где живет кумир?!