– Отлично. Всегда мечтал заняться бизнесом.

– Это не бизнес, – усмехнулся Железняк, – это мародерство.

– Называйте как хотите.

– Поговорим о деталях.

– Моего инвестиционного плана?

– Нет, по поводу Павла. Кто это сделает?

– Могу я, – просто и спокойно сказал Бабкин.

– Ты?

– Да.

– Но как?

– Очень просто.

И Бабкин рассказал.

Рыжая девочка больше не приходила. Наркотик под названием «Бегемот» не подпускал ее близко к дому и голове Лупоглазого, но с каждым днем ослаблял его. Лупоглазый медленно, но верно нащупывал норму, которая позволяла ему держаться на ногах и быть в сознании в течение дня, но не чувствовать приближающегося запаха бензина и не слышать матерных частушек в исполнении Рыжей девочки. Он разделил купленный им у подростков на стадионе кусочек коричневого пластилина на несколько частей и подзаряжался три раза в течение дня – утром, днем и вечером. Таком образом ему удалось растянуть весь запас на четыре дня. Но на пятый нужно было идти за добавкой. Лупоглазый пересчитал деньги – их осталось совсем немного. Скоро нужно будет идти и где-то добывать деньги. Это никогда не было для него проблемой. Никогда, но только не сейчас, когда его тело ослаблено, а мозг затуманен наркотиком. Лупоглазый чувствовал, что его мысли стали медленными и тяжелыми. Но самое страшное – что ему больше не хочется ничего делать. Не хочется выходить из дома, встречаться с людьми, разговаривать с ними. Не хочется убивать. Ничего не хочется – просто сидеть дома, смотреть телевизор и три раза в день класть очередной кусочек коричневого пластилина на пластинку из фольги, разогревать фольгу на голубоватом огне газовой плитки и вдыхать через пустой стержень шариковой ручки сладковатый черный дым.

Однако, когда в дым превратился последний кусочек пластилина, ему пришлось встать и выйти из дома.

Подростки были на месте и так же играли в карты и курили. Лупоглазого они встретили как старого клиента и обслужили быстро и деловито. Лишь тот, что в синей жилетке, смотрел на него чуть более внимательно, чем требовалось. Когда Лупоглазый ушел, он бросил карты и сказал:

– Пойду прогуляюсь.

– Ты куда это?

– Сказал же, скоро вернусь. Домой надо заскочить по делу.

Он пересек стадион, прошел через небольшой лесок и вышел к небольшому холму, на склоне которого стоял ряд одинаковых восьмиквартирных деревянных домов. С одной стороны вдоль ряда домов были разбиты огороды, а с другой – теснились хозпостройки: дровяники, сараи, гаражи, бани. Возле одной из бань возился, что-то выстругивая из доски, молодой парень с длинными волосами, забранными в хвост. Он был одет в бесформенный серый свитер и армейские брюки защитного цвета.

Подросток в синей жилетке подошел к нему и присел рядом на корточки.

– Здорово, Валя.

– Привет.

Когда Валентин открыл рот, стали видны коричневые, прокуренные зубы.

– Как сам?

– Да вот, видишь, работаю.

– Чего делаешь?

– Арбалет хочу сделать. Это будет приклад.

Валентин поднял доску и приложил к плечу, показывая, как будет выглядеть будущее оружие.

– На кого охотиться будешь?

Валентин пожал плечами.

– На белок. На глухарей. На кого получится. С ружьем сейчас в лес не пустят.

– А с арбалетом, думаешь, пустят?

– А кто поймет, что это серьезное оружие? Выглядит как игрушка для детей. А бьет, между прочим, сильнее, чем пуля.

– Да ты гонишь.

– Железная стрела пробивает дверь машины.

– Не может этого быть.

– Я сам видел.

– Где?

Валентин усмехнулся.

– Все-то тебе и скажи.

Помолчали.

– Че, как там у вас дела? Как торговля идет?

– Нормально. Работаем. Слушай, тут к нам один пассажир заходил странный…

Валентин слушал рассказ внимательно. Не перебивал, задавал уточняющие вопросы. Когда рассказ был закончен, он спросил:

– Вы кому-нибудь еще об этом рассказывали?

– Нет, ты что, мы же не идиоты.

– А остальные пацаны знают, что ты пошел ко мне с этой темой?

– Нет.

– Никому не говори об этом.

– Ясень пень.

– Ты ведь понимаешь, что никому не надо об этом говорить?

– Я понимаю.

– Никогда, даже когда будешь стареньким и соберешься помирать?

– Да понял я.

– Хорошо. Жди здесь.

Валентин отложил доску и нож и ушел в баню. Через минуту он вернулся и подал парню в синей жилетке небольшую пачку денег, свернутую в трубочку.

– Это все, больше никакой добавки не будет.

– Я понял, – ответил парень в синей жилетке и убрал деньги в карман жилетки.

После чего Валентин сел, взял доску, нож и продолжил свою работу. А парень в синей жилетке отправился обратно на стадион.

Андрей отодвинул стол к окну и устроил возле стены ложе из пачек газет. Он сложил их в несколько рядов, а сверху накрыл снятой с окна занавеской – чтобы не испачкать одежду типографской краской. И выключил свет, чтобы из коридора не было видно, что внутри кто-то есть. Он лежал на газетах, смотрел в окно и думал. Ему было о чем подумать.

Семьи у него больше нет. Конечно, можно пойти к Веронике, поунижаться, поканючить, сказать, что для Ульяны так будет лучше, и выторговать для себя какое-то подобие перемирия. Вероника, может быть, и пустит его обратно. Но, зная о его измене, она уже никогда не будет относиться к нему как раньше. Это будет вечное презрение, вечные насмешки, вечные шуточки и подколки на эту тему. Это было… скучно. Андрею туда совсем не хотелось.

Писатель из него не получился. Журналист тоже. Какой смысл быть журналистом в провинции? Когда-то, начиная работать в газете, он мечтал быть звездой канала НТВ, как Киселев или Парфенов. Но сейчас стало понятно, что этого никогда не будет. Работа в «Севере» никак не приближает его к этим прекрасным видениям.

И вот он ни то ни се, ни рыба ни мясо. Не журналист и не писатель. Просто бездомный неудачник, который спит на газетах. Самое смешное, что коллеги считают его любимчиком судьбы и завидуют ему. Чему тут завидовать? Все, что он есть сегодня, – это оболочка человека, пустышка, скорлупа. Хрусть – и нету. И не было. И не надо. Андрей повернулся на бок. Газеты зашуршали. И в этот момент в дверь постучали.