– Здесь где-нибудь можно помыться? – спросила она Бориса. Тот странно на нее посмотрел и кивнул. Она снова легла, он долго возился на кухне, гремя ведрами, потом отодвинул занавеску и отвел Нину на кухню. Посреди кухни стояла цинковая ванна. Рядом стояли два ведра горячей воды.

– Шампуня нет, – сказал Борис, – вот мыло.

Он вышел, но подглядывал из-за печки, пока она мылась. Нина села в ванну, намылила голову и смыла. Вода, которая текла по ее плечам, была черная. Вместе с водой она смыла три года своей болезни. Она вытерлась полотенцем, которое ей дал Борис, надела халат и прошла в комнату. Рассматривала картинки многоруких богов, взяла одну из книжек, полистала – непонятные стихи. Борис гремел ведрами на кухне, выливая воду из ванны. Нина развеселилась. Расскажи кому-нибудь – не поверят. Особенно в таком городе, как Волоковец. Нина выглянула в окно и увидела там Софийский собор на другом берегу. Да, это был Волоковец. Нина вдруг вспомнила о том, что ей предстоит сделать, и разом сгорбилась, как будто ей на плечи положили огромную тяжесть. Эти несколько минут, пока она не помнила ни о чем, были самыми счастливыми минутами за последние несколько лет. Дурные мысли вернулись к ней, как бетонные плиты, которые кто-то положил на ее плечи и которые тянули ее к земле. Нина почувствовала себя страшно уставшей. Она прошла в свой закуток у двери, легла на кровать и задернула занавеску. Она не заметила Бориса, который, стоя у двери, смотрел на нее. Потом он тихонько прошел на кухню и сел за стол.

Несколько часов прошло в полной тишине. Нина дремала, Борис сидел на кухне. Когда за окном стемнело, он встал, прошел в закуток Нины, решительно отодвинул занавеску и отдернул одеяло. Потом потянул за матерчатый ремешок оранжевого халата, который был на Нине. Нина открыла глаза.

– Что ты делаешь?

Борис справился наконец с ремешком и распахнул полы халата. Нина схватила за край одеяла и потянула на себя. Борис вырвал одеяло у нее из рук и отбросил в сторону. Потом наступил коленом на руку Нине. Он вскрикнула.

– Отпусти!

– Можешь орать сколько хочешь, – сказал он, – здесь никто не услышит.

Нина не кричала. Она закусила губу и молча смотрела в потолок, пока все не закончилось. Борис отвалился от Нины и лег рядом. Он тяжело дышал. От него пахло табаком и потом. Наконец он посмотрел на Нину и усмехнулся. Его лицо было совсем рядом с ее лицом.

– Я бы на тебе женился, – сказал он, – ты очень красивая баба.

Нина не отвечала.

– Ничего, – сказал он, – стерпится – слюбится. Хочешь покурить?

Нина покачала головой.

– А я покурю.

Борис встал и ушел на кухню, сверкнув голой спиной в лунном свете. Через секунду с кухни донесся удушливый запах табачного дыма.

Нина лежала на кровати, раскинув ноги и руки. Ей хотелось прикрыться, но она этого не делала. Она экономила силы. Она понимала, что он скоро вернется к ней. Они всегда возвращаются. Им всегда мало одного раза. Они приходят снова и снова для того, чтобы делать с нею это.

Борис возвращался к ней дважды за эту ночь. А когда уже стало светать, сказал ей тихонько на ухо:

– Это будет наш с тобой маленький секрет. Если скажешь нашему гуру – я тебя убью.

– Я ничего никому не скажу, – ответила Нина.

– Вот и славно, – сказал Борис, – хорошая девочка. Ты моя хорошая…

И он погладил ее по щеке. Нина не отдернулась, хотя ей очень этого хотелось.

Пахло бензином.

– Ты ее задушил!

– Отстань!

– Ты всадил ему четыре пули в живот!

– Отвали, дрянь!

Повсюду воняло бензином. Вонь была совершенно невыносимой.

– Ты размозжил ему голову, зажав ее дверью!

– Я тебя не слушаю!

– Ты воткнул ему нож в печень!

– Заткнись!

– Ты ее отравил!

– Молчи!

Даже солнечный свет, пробивающийся через кроны деревьев, вонял бензином.

– Ты толкнул его под поезд!

– Хватит!

– Во дворе сирень цветет!

– Я тебя не слушаю!

– Черемухой пахнет.

– Заткнись!

– Скоро милый мой вернется!

– Замолчи!

– Через попу трахнет!

– Я тебя не слушаю!

Лупоглазый был бледен. Его щеки покрылись щетиной, рубашка торчала из брюк. Его губы были искусаны до крови – так он пытался удержать в себе слова, которые он не хотел слышать. А когда ему удавалось сомкнуть губы – он задыхался от удушливой бензиновой вони.

Он шел по поселку, пошатываясь, время от времени выкрикивая короткие фразы и отмахиваясь от Рыжей девочки, которая шла рядом с ним, появляясь то слева, то справа. Когда он смотрел влево – она была справа. Когда он смотрел вправо – она была слева.

Лупоглазый был похож на раненого кабана, которого собаки гонят прямо на охотника. Он не знал сам, куда идет, но ноги привели его на стадион. Здесь давно не играли в футбол – поле заросло травой, перед воротами была видна огромная лужа, а сами ворота покосились, разодранная сетка висела на них лохмотьями.

Лупоглазый прошел мимо ворот и остановился перед навесом, стоявшим за стадионом. Во время праздников этот навес использовали для торговли, сейчас под навесом на прилавке сидели три подростка и смотрели на Лупоглазого. А Лупоглазый смотрел на них.

– Дядя, что ищем? – сказал один из подростков, одетый в синюю жилетку, явно сделанную из маминого пуховика. Челка на глаза, колючий взгляд, сигарета, которую он спрятал в ладонь, но не потушил и не выбросил, – этот явно здесь главный. Второй подросток, пониже, был в спортивном костюме, а третий в военном кителе со споротыми погонами. На лацкане висел круглый пластмассовый значок с фотографией Человека-кота из группы «Кисс».

Лупоглазый покачал головой и двинулся мимо навеса. Подростки переглянулись и, не сговариваясь, бросили карты и спрыгнули с прилавка.

– Дядя, какие-то проблемы?

– Все нормально, ребята, – отмахнулся Лупоглазый и добавил: – Ты убил этих двоих и закопал в саду.

– Что он сказал? – спросил тот, что в кителе.

– Эй, тебе лекарство надо? – спросил тот, что в синей жилетке.

– Да, – обрадовался Лупоглазый.

– Какое?

– Обезболивающее.

– Так бы сразу и сказал. Давай деньги.

Лупоглазый достал из кармана несколько купюр, не глядя на них и не пересчитывая, и положил их на прилавок. Тот, что в кителе, исчез под прилавком.

– Только серьги брякают, – сказал Лупоглазый.