Высота у каждой улицы была своя. Между первым и вторым ярусом было чуть больше трех саженей, и в это пространство уместились отдельные навесные веранды крошечных землянок. Они были укрыты тряпичными козырьками, и к ним тянулись узкие лесенки.

По балкам ползали дети. Играли, бросали в бездну щепки. Возле дверей сидели старики. Из завитых черных трубок потягивали смородиновый дым. На противоположной стороне провала я увидел большую освещенную площадку, где толпились люди. Они двигались, а по земляным стенам мельтешили их тени. Присмотревшись, я понял, что это рынок.

Широкие лавки, укрытые серым навесом. Голоса людей звучали глухо, отрывисто. Рынок уходил вглубь стены, в вырубленную и укрепленную столбами пещеру.

На пять или шесть ярусов ниже расположилась площадка поменьше, так же залитая пожухлым красным светом. Люди там смешались со своими тенями, и могло показаться, что это ворочается какое-то одно неуклюжее создание.

Взглянув наверх, я увидел кромку провала. Над ним вздымалась полая колонна мглы, поверх которой лежала синяя плита облачного неба.

В пространство между вторым и третьим ярусом тоже выходили отдельные веранды, но к ним не поднималась ни одна лестница. Я подумал, что эти землянки заброшены, но на одной из веранд увидел девочку – она сидела, свесив ноги над улицей, и равнодушно рассматривала золотоволосых фаитов.

– Здесь тоже появляются двойники? – Я ускорил шаг и вскоре поравнялся с Миалинтой.

– Редко. Очень редко. Жизнь тут, сам видишь, не самая приятная. Бедняки больше думают о том, как выжить. Им и выбирать не из чего. А если и появляются фаиты, то они чаще всего просто кидаются в пропасть.

– Зачем? – удивился я.

– А ты подумай, – улыбнулась Миалинта.

– Понятно… Ну, не только у бедняков такие фаиты.

– О чем ты?

– Я видел, как появился фаит у Сольвина.

– И чего он хотел? Съесть вдвое больше, чем позволяет живот?

– Нет. Двойник хотел его убить. Сразу, как только появился.

– Любопытно… Но это несколько другая история. Хоть и по-своему печальная.

– Согласен. История Лианила, сына наместника, тоже была печальной?

Миалинта с укором посмотрела на меня.

– Вы точно знаете, куда нам идти? – вмешался нагнавший нас Теор.

– Знаю, – кивнула дочь наместника.

– И куда же? – поинтересовался сзади Громбакх.

– Вниз.

– А там…

– Там живет человек, который десять лет назад выпустил первого фаита. Я уже говорила.

– Да, но не говорила, что ты здесь была раньше. – Охотник прищурился. – Не говорила, что точно знаешь, где его искать. Может, даже знаешь, что он нам расскажет?

– Этого никто не знает.

– Но ты надеешься, что он вдруг придумает, как разогнать туман? Или укажет на лигур, который его вызвал?

– Увидим.

– Увидим… – скривился Громбакх. – Что-то я не понимаю. Ты знала о нем. Видела, как в городе появляется все больше двойников. Видела, как стягивается туман. И только сейчас вдруг решила…

– Послушайте… – Миалинта остановилась и обернулась. – Я прошу. Осталось недолго. Мы почти дошли. Просто потерпите.

– Что-то мне совсем расхотелось туда спускаться. – Охотник с подозрением посмотрел в бездну.

– Если вам страшно, можете подождать тут. Всем идти не обязательно.

Громбакх демонстративно закинул на плечо топор:

– Идем. Чем быстрее покончим с этим, тем быстрее вернемся в таверну. Здешним забегаловкам я как-то не доверяю. – Охотник оглядел улицу.

Мы продолжили спуск.

Проходили мимо темных переулков и в раскрытые двери видели жилые комнаты землянок. Люди сидели на полу вокруг чадного огонька единственной свечи. Кто-то шил одежду, другие латали подметки. Варили что-то в широких черных котлах на глухом огне, затачивали ножи. Тихо бормотали, перешептывались. Были и те, кто просто лежал на циновке, не то в дреме, не то в болезни. Заметив нас, бедняки затихали. Иногда выходили посмотреть, как мы спускаемся на очередной ярус.

Небо отдалилось, горло пропасти сузилось, и все улицы стали совсем темными. Несколько раз я вздрагивал, натыкаясь на людей, – они были грязные, одетые в серое и поэтому сливались с балками и столбами. Худые, понурые, они молча косились на чужаков.

Все чаще попадались землянки без дверей. Жилые помещения перемежались рабочими. В тесных мастерских невидимые мне фигуры накачивали пышущий горн. Слышался лязг металла и отдаленные не то скрипы, не то вскрики.

Так как в пропасть летели мусор, объедки, содержимое туалетных горшков, то и каждый новый ярус оказывался все более грязным, смердящим. Грязь и отходы, сброшенные сверху, рассыпались, расплескивались, залетали на доски улиц, облепляли сваи.

– Лианил всегда был любопытным мальчиком, – неожиданно проговорила Миалинта. – Единственный ребенок в семье наместника. В одиннадцать лет ему уже многое разрешали. Он свободно ходил по резиденции, бывал в библиотеке и хранилище. Тирхствин даже пускал его на заседания Совета. Общительный, добрый мальчик.

Девушка внимательно смотрела на дощатую улицу, по которой мы шли. Обходила трещины и грязь. Следила за каждым шагом. На меня даже не смотрела, будто решила просто рассказать о своем брате вслух, в пустоту, ни к кому не обращаясь лично. При этом говорила сухо, принуждая себя к каждому слову – в голосе слышалась дрожь. Я и не думал, что наш разговор приведет к такой важной и болезненной для Миалинты теме.

– Послушай… – Я бережно коснулся ее плеча. – Не обязательно об этом говорить.

– Обязательно. – Дочь наместника качнула головой и, все так же глядя под ноги, пояснила: – Я не просто так рассказываю. Хочу, чтобы ты кое-что знал. Быть может, тебе удастся мне объяснить.

– Объяснить? Что?

– Я ведь тоже отчасти виновата в том, что сейчас творится в городе. Один неверный шаг…

– О чем ты?

– Лианил сразу признал во мне сестру. – Миалинта будто не слышала моих вопросов. – Я помогала ему с занятиями. Описывала Южные Земли, южан, их восстание, Сортондил и Саарминское ущелье… Лианилу нравились эти истории. Мы договорились, что на его кухтиар вместе отправимся путешествовать[23]. Свой кухтиар я должна была получить через полгода.

Все было хорошо. Я могла только радоваться такой семье. Но ни на минуту не забывала о смерти отца. Приемыш. Подкидыш. Чужак. Я по-своему завидовала Лианилу. Он не видел войны, крови. У него были настоящие родители. С первых дней жил в тихом горном Багульдине с его каменными улочками и запахом из пекарен по утрам.