Тяжёлые бои, ничтожность подкреплений и перебои в снабжении всё более выматывали бригаду. Вот что телеграфировал командующий 2-й Украинской армией Скачко: «Противопоставить противнику нечего, ибо 3-я бригада Махно, находясь беспрерывно более трёх месяцев в боях, получая только жалкие крохи обмундирования и имея в придачу таких ненадёжных соседей, как 9-я дивизия, совершенно истощилась, и можно считать 3-ю бригаду временно совершенно вышедшей из строя»[334]. В эти апрельские дни казалось, что махновская бригада разбита.

Бойцы были измотаны, но бригада, подобно Антею, питалась от своей земли. Местные жители сменяли старых бойцов и со свежими силами бросались в бой. Возможно, этим объяснялось военное чудо, которое произошло под Мариуполем в конце апреля. Ещё 19 апреля командующий 2-й армией Скачко телеграфировал: «Немедленно высылайте смену 3-й бригаде, ибо люди покинут фронт. С итальянками без патронов и без пулемётов против десятков пулемётов противника люди не в состоянии устоять»[335]. Но уже 20 апреля махновцы перешли в контрнаступление и взяли Мангуш. 22 апреля белые контратаковали Мангуш, но на следующий день он снова оказался в руках махновцев. Тогда же они отбили Волноваху. После этого белой группировке в районе Мариуполя уже не удалось удержаться. 27 апреля Мариуполь был взят махновцами, фронт стабилизировался[336].

Давая общую оценку боеспособности махновских частей, Антонов-Овсеенко писал: «прежде всего факты свидетельствуют, что утверждения о слабости самого заразного места — района Гуляйполя, Бердянск — неверны. Наоборот, именно этот угол оказался наиболее жизненным из всего Южного фронта (сводки за апрель-май). И это не потому, конечно, что здесь мы были лучше в военном отношении сорганизованы и обучены, а потому, что войска здесь защищали непосредственно свои очаги»[337].

Но проблема боеприпасов решена не была. В середине мая штаб Махно сообщал: «Отсутствие налаженной и срочной доставки патронов заставило оставить многие позиции и приостановить наступление. Кроме того, части совершенно не имеют патронов, и, продвинувшись вперёд, находятся в угрожающем положении на случай серьёзных контрнаступлений противника. Мы свой долг исполнили, но высшие органы задерживают питание армии патронами»[338]. То, что махновцев оставили фактически безоружными перед лицом врага, имело под собой множество «объективных» причин. Административно-бюрократический централизм военно-коммунистической системы совершенно закупоривал каналы снабжения: «В отношении продовольственного снабжения царила страшная неразбериха, ведомственная сутолока и межведомственная война»[339], — вспоминал командующий Украинским фронтом. Начальник снабжения фронта докладывал: «До настоящего времени органы снабжения Украины и России войскам фронта почти ничего не давали… Так как начснабдивам приходится пойти через инстанции пока они доберутся до комиссий, и раз комиссии не подчинены начснабдивам, то и обращения их к комиссиям остаются воплем в пустыне»[340]. «Несостоятельность работы Наркомпрода создала «самоснабжение армии» (читай — «конфискации и грабежи»)[341], говорилось в отчёте о деятельности Народного комиссариата по военным делам Украины за март-май 1919 г.

При том, что и красноармейские части снабжались плохо, до строптивых махновцев, естественно, вообще мало что доходило. Снабжению препятствовало и переподчинение бригады Южному фронту, предпринятое из географических соображений (Дыбенко прорвался в Крым и потерял непосредственную связь с махновцами). Махновскому начштаба Озерову приходилось вымаливать патроны у Дыбенко через бывшего анархиста, а теперь большевика С. Дыбеца: «Дыбенко моему рапорту вряд ли поверит. Ты же теперь — большевик. Добавь от себя несколько слов. Подтверди мою бумагу»[342].

Споры вокруг трофеев между красными и махновцами были обычным делом. В Бердянске объединённый ревком конфисковал у «спекулянтов» кожу на двадцать вагонов. Махновцы «отспорили» себе 12. Член ревкома от большевиков С. Дыбец рассказывал много лет спустя, что ему удалось попросту украсть махновские вагоны, отправив их не в том направлении. А потом большевики на этом основании постоянно обвиняли махновцев в бесхозяйственности — потеряли вагоны с кожей: «Когда у нас опять пытались отобрать какие-нибудь запасы, мы неизменно отвечали:

— Ну, это опять — кожа. Лучше мы сами вас снабдим»[343]. Для большевиков было принципиально важным монополизировать снабжение в своих руках.

Развитие первого союза Махновского движения и центрального Советского правительства входило в полосу кризиса.

Дело было даже не в Махно, а в общем кризисе военного коммунизма на Украине. Крестьянство и даже рабочие были разочарованы произволом, продразвёрсткой и совхозами.

В условиях множащихся восстаний большевики не были расположены к тому, чтобы мириться с самостоятельностью махновцев. Ещё 6 апреля «Известия» положительно отозвались о Махно, но 25 апреля в Харьковских «Известиях» появилась статья «Долой махновщину», в которой говорилось: «Повстанческое движение крестьянства случайно попало под руководство Махно и его «Военно-революционного штаба», в котором нашли себе пристанище и бесшабашно анархистские, и бело-левоэсеровские, и другие остатки «бывших» революционных партий, которые разложились. Попав под руководство таких элементов, движение значительно утратило силу, успехи, связанные с его подъёмом, не могли быть закреплены анархичностью действий… Безобразиям, которые происходят в «царстве» Махно, нужно положить конец»[344].

10 апреля махновцы собрались на свой III районный съезд в Гуляйполе. На него съехались делегаты уже 72 волостей Александровского, Мариупольского, Бердянского, Бахмутского и Павлоградского уезда и частей махновской бригады.

Делегаты с гордостью писали в своей резолюции, что провели съезд «без давления какой бы то ни было политической партии». Делегаты были настроены резко критически к «захвату власти политической партией коммунистов-большевиков», «проводящей свою преступную по отношению к социальной революции и трудящимся массам политику». Съезд протестовал «против реакционных приёмов большевистской власти, проводимых комиссарами и агентами чрезвычаек, расстреливающих крестьян, рабочих и повстанцев под всякими предлогами…»[345].