Только около 10 утра он смог покинуть этот чистенький гостеприимный дом. С утра пораньше баба Глаша сходила на станцию и выяснила, что милиционеры ушли. Но рисковать и ехать по железной дороге Нун все-таки не мог.

Баба Глаша рассказала ему, как добраться до автобусной станции. Нужно было пройти километров пять по проселочной дороге до ближайшего села. Там была большая станция, и ходили автобусы.

На дорогу она дала ему краюху хлеба с сыром и бутылку молока. Он было не хотел брать, но она настояла, буквально насильно всунула ему в руки. В благодарность Анатолий оставил ей сто рублей — положил на потертом жизнью комоде на самое видное место.

Потом он вышел на проселочную дорогу. До села добрался быстро, без приключений. Автобусная станция действительно оказалась большой. Анатолий побоялся ехать прямиком в Одессу, поэтому купил билеты в соседний Николаев.

Там он переночевал в гостинице. У него спросили было паспорт, но 20 рублей администраторше решили проблему и прекратили расспросы.

На следующее утро автобусом Нун выехал в Одессу. По дороге он мучительно думал о том, что не сможет увидеться с сестрой. Он страшно скучал по Розе и терзался от того, что она ничего не знает о его судьбе.

Но идти к Розе было нельзя. Он не мог подвергать сестру такой опасности. В случае чего и ее бы посадили как сообщницу. Оставалось только тосковать молча, мечтая о том дне, когда станет свободным и ничто не помешает ему увидеться с единственной сестрой.

Автобус на полной скорости мчал Анатолия в Одессу. Откинув голову на удобное сиденье, он прикрывал глаза от солнца, больше не думая ни о чем…

— Эх, шо тебе сказать, Лева, — ворчал Ефим Замович, накрывая на стол, — жизнь такая пошла, шо ни охнуть, ни сдохнуть. Перебиваешься с копейки на копейку. А шо толку?

На завтрак «перебивающийся на копейку» Фима Замович ел красную икру, балык из осетрины, настоящее сливочное масло и сырокопченую колбасу, купленную в валютном магазине за чеки. Колбаса пахла как духи, и было страшно ее есть. Чувствуя в Анатолии большую прибыль, Фима так же щедро кормил и его.

Анатолий, всегда помнящий об осторожности, назвался именем своего отца — Львом. На имя Льва Каперовича Фима и собирался сделать ему новые документы.

Автобус из Николаева пришел в Одессу под вечер. Опасаясь передвигаться общественным транспортом, Анатолий сел в такси, выстояв довольно большую очередь. Очень скоро автомобиль привез его по нужному адресу. Когда Анатолий оказался на Куяльнике, уже было темно.

Последний дом на Лиманной улице оказался добротным одноэтажным строением за высоким бетонным забором. В окнах горел свет. Собаки не было. Анатолий пару раз ударил в ворота. Очень скоро они отворились. Ефим Замович был высоким импозантным мужчиной лет сорока пяти, с благородно седыми висками и умными карими глазами, чем-то напоминающими рентген. Услышав, от кого приехал Нун, даже не удивился.

— Где же сам Толян? — Фима впустил его внутрь, но проводить в дом не спешил. Они разговаривали в уютном садике, в глубине которого виднелась изящная беседка.

— Он не придет, — Анатолий отвел глаза в сторону.

— Ах, ах… — сокрушенно вздохнул Фима, и было видно, что ему все равно.

Анатолий сказал про документы и про отъезд на запад.

— Молодой человек, давайте убедимся, что мы с вами понимаем друг друга, — прищурился Фима. — Пароль для нашего удачного общения — ваша платежеспособность.

Анатолий тут же дал ему тысячу рублей Жмыха. Фима с удовольствием пересчитал деньги.

— Что ж, мой дом — ваш дом! — сделал красивый жест рукой. — А как вас зовут, молодой человек?

— Ан… Лев, — сказал Нун.

— Привыкаете к новому имени? — прищурился Фима. — Это очень правильно! На это имя и будем выправлять документы.

В доме Ефим отвел ему отдельную комнату, и было понятно, что эта комната — постоянный перевалочный пункт для таких, как Нун. В ней было все необходимое, но не было чего-то, что называют душой. О таких комнатах обычно говорят: казенный дом. Анатолий с тоской думал о том, что здесь как в тюрьме ему придется провести некоторое время.

Единственным развлечением Нуна стали совместные трапезы с хозяином — на которые он вручил еще одну тысячу, и просмотр телевизора в уютной гостиной, обставленной довольно роскошно. Было понятно, что в этом доме есть деньги.

Не откладывая в долгий ящик, Фима сразу принялся за его дела. Несмотря на страстную, ничем не прикрытую любовь к деньгам, он был достаточно откровенен с теми, на кого работал. Почти сразу, то есть на следующий день, он посвятил Анатолия в то, что его ждет.

— Ты слышал о квоте? — заговорил Фима на нужную тему с раннего утра.

— Кое-что слышал, — был аккуратен и осторожен Анатолий.

— По квоте обязаны выпускать до пяти тысяч человек. А вот кого именно, решают на местах. Поэтому действовать мы будем в строго установленном порядке, подавать документы через ОВИР.

— А если откажут?

— Не смеши мои тапочки! — хохотнул Фима. — Лева, ты в Советском Союзе живешь! Здесь за деньги решаются все вопросы.

Фима давно привык решать все свои проблемы деньгами, и этот способ ни разу его не подвел. У него был налажен целый канал — настоящая цепь по производству фальшивых документов, затем, через взятки нужным людям, с которыми работал не один год, получение нужных справок, разрешений, и наконец, право на выезд.

Слушая его гладкую речь, Анатолий тосковал: где же был такой Фима раньше, почему он никогда не слышал о нем! Впрочем, тут же себя одергивал — тогда у него не было денег. Даже если бы они встретились, это было бы совершенно бессмысленно и безнадежно.

— Три тысячи — и ты в шоколаде! Правда, некоторое время придется подождать. Но это не самое страшное в жизни, верно? — рассуждал Фима. — Получишь документы на выезд, оформишься на пособие и заживешь как человек!

— А разве выезжающих из страны не проверяет КГБ? — вспомнил Нун.

— А кто тебе сказал, что в КГБ у нас нет своих людей? — Как истинный одессит, Фима любил отвечать вопросом на вопрос. — И глазом не моргнешь, как окажешься в Вене!

При этом Анатолий всегда тяжело вздыхал. Вена была золотой мечтой всех, кто уезжал из СССР, — первый перевалочный пункт на дороге домой.

В Вене находились представительства ХИАСа и Джойнта, занимавшиеся там миграцией еврейского населения еще со времен войны. Как только законопослушные советские евреи пересекали границу Советского Союза, они оказывались в совершенно ином мире. В этом мире свободы действовали законы, непривычные для советских людей.

Корпоративные интересы зачастую ставились выше национальных, национальные интересы трактовались по-разному — в зависимости от места проживания и интересов руководителей еврейских организаций и штатов их сотрудничества.