Невозможно было предугадать, когда и как будет совершено убийство, в каком виде предстанет фидай перед жертвой.

Единственным способом предотвратить преступление являлась неусыпная слежка за убийцами и своевременное предупреждение эгемона. Чтобы легче было пробиться к столь высокому лицу, сирийский купец дал Дмитрию письмо для своего давнего знакомого — чиновника из Константинополя, который непременно должен быть на ярмарке и, конечно, сумеет добиться аудиенции у наместника.

Перед отъездом Дмитрий спрашивал Юсуфа, не случится ли так, что, помешав ассасинам осуществить задуманное, друзья сами станут врагами страшного ордена и тогда их жизнь не будет стоить ни гроша. Но сирийский купец объяснил, что эгемон не есть личный враг «горного старца», что убийство это не ритуальное и не из мести, а купленное за большие деньги, — и, стало быть, люди, его предотвратившие, не переходят в разряд приговоренных. Такие помехи расцениваются как случайные и убыток несет заказчик убийства. К тому же если стража эгемона схватит всех троих ассасинов, то донести повелителю о подробностях дела будет просто некому. Юсуф также сообщил Дмитрию, что почти наверняка знает имя заказчика убийства. Не кто иной, как сама жена градоначальника, распутная словно Мессалина, задумала таким способом избавиться от своего престарелого и скупого мужа. Но не имеется прямых доказательств, чтобы обличить ее перед эгемоном, который слепо доверяет коварной красавице.

Словом, дело было такого рода, что на каждом шагу можно было сломать себе шею. Зато в случае выигрыша, а Дмитрий с волнением на это надеялся, он сможет одним махом упрочить свое положение и вернуться на родину победителем.

Похожее чувство Клинец уже испытывал когда-то на Руси, отправляясь охотиться за Быкодером. Но тогда ожидаемой наградой были только деньги, теперь же — нечто неизмеримо более притягательное…

Даже на корабле, в опасной близости от ассасинов, Дмитрий иногда бросал мечтательный взгляд на север, словно пытаясь за линией горизонта разглядеть очертания далекого прекрасного города, в котором — увы! — так и осталось его сердце. И тогда мысленно он говорил себе: «Ведь Анна была согласна, пока думала, что победитель желает такой награды. Конечно, она сама не хотела быть чьей-то женой, она соглашалась только из чувства долга. Пусть так. Зато, назвав ее своей по закону, я был бы с ней рядом, получил бы возможность завоевать ее любовь. И кто знает, вдруг бы мне это удалось… Ведь она так молода, прекрасна… а под монашеским платьем бьется горячее сердце».

От этих мыслей опасности казались Дмитрию не такими уж страшными, а препятствия — не столь непреодолимыми. Наибольшим препятствием могли стать чувства самой Анны — вернее, отсутствие таковых…

Главные трудности начались для друзей, когда они сошли на берег. Выследить опытных преступников в многолюдном городе, оставшись при этом незамеченными, было задачей почти невыполнимой. Быстро посовещавшись, друзья решили, что, если упустят ассасинов из виду в самой Фессалонике, то прямым ходом поспешат на ярмарку, которая раскинулась за городскими воротами.

Фидай и двое шпионов пошли по городу разными улицами, и друзьям тоже пришлось разделиться. Дмитрий, преследуя главного исполнителя приговора, скоро совсем сбился с ног. Кривые и узкие улочки кишели народом, порой приходилось буквально продираться сквозь толпу. А в богатой части города, среди дворцов и храмов, где простора было побольше, приходилось соблюдать особую осторожность, чтобы не попасться на глаза фидаю. Проходя через рынок и случайно споткнувшись о тележку зеленщика, Дмитрий на секунду отвлекся, взглянув себе под ноги. А когда в следующий миг он поднял глаза и снова посмотрел вперед, — знакомой фигуры в неприметном сером плаще уже как не бывало. Покрутившись, побегав туда-сюда, Дмитрий понял, что упустил из виду ловкого противника. Клинец не на шутку встревожился: а вдруг ассасин заметил преследователя и теперь поджидает где-нибудь за углом, чтобы нанести смертельный удар? Минуту Дмитрий в нерешительности потоптался на месте, но потом все-таки пошел вперед. Он зорко озирался по сторонам, держал руку на рукояти сабли и в любую минуту готов был отразить нападение. Через какое-то время он решил, что опасения его напрасны и ассасин не затаился в засаде, а просто затерялся в городской толпе.

Теперь не было смысла торопиться и напрягать внимание. Немного расслабившись, Дмитрий пошел в ту сторону, куда спешило большинство прохожих и тянулось множество повозок и телег: ясно было, что горожане направляются на ярмарку. Клинец вспомнил, что и в Киеве сейчас должна быть ярмарка. Интересно, ходит ли Анна на праздничные увеселения? Слушает ли музыку, смотрит ли на пляски скоморохов? А если да, то в чьей компании? Кто рядом с ней на ярмарочном веселье? Дмитрий невольно дотронулся до груди, где когда-то висел оберег, и, вздохнув, подумал: дай Бог, чтобы заветный солнечный конек хранил Анну от опасностей и соблазнов…

Задумавшись, Дмитрий несколько мгновений ничего вокруг не замечал, на потом неожиданный возглас заставил его вздрогнуть и оглянуться. Позади себя он услышал:

— Даже за русское золото не соглашусь!

Слова были произнесены по-гречески, но с легким восточным акцентом. Нищий бродяга, который выкрикнул эту фразу, был уже почти старик, худой и босой, в потрепанной одежде.

Услышать здесь, на чужбине, поговорку, связанную с богатством и искусными ремеслами Руси, было приятно киевскому купцу. Дмитрий с невольной симпатией посмотрел на нищего оборванца, к которому с угрожающим видом подступили двое верзил. По-видимому, они хотели забрать у бедняги какой-то предмет, который он крепко сжимал в кулаке. Один из противников замахнулся своей большой рукой на тщедушного старика. Дмитрий уже хотел кинуться на помощь бедняге, но тут произошло неожиданное: худой оборванец сделал какой-то быстрый, почти неуловимый жест рукой, — и верзила рухнул прямо на ступени галереи, возле которой все происходило. Его товарищ подскочил к нищему с другой стороны, но и его постигла та же участь. В следующее мгновение первый детина поднялся на ноги и выхватил из-за пояса длинный нож. Однако ударить ножом престарелого противника он не успел: нищий как-то по-особенному прыгнул и, резко вытянув ногу, выбил оружие у нападавшего. Тогда двое верзил принялись креститься и со словами «колдун, колдун!» попятились назад. Свидетели этой драки тоже с опаской глянули на нищего и отошли подальше.

А оборванец, тяжело вздохнув, присел, словно в изнеможении, у подножия колонны. Дмитрий подошел к нему и, не скрывая изумления, спросил:

— Как тебе это удается, старик? Может, ты и вправду колдун?

Нищий поднял на Дмитрия ввалившиеся глаза и тихо ответил:

— Накорми меня, добрый господин, и я тебе все расскажу.

— Ты голоден? Как же это при таких способностях ты не нашел себе пропитания?

— Все хотят использовать мои способности для злого дела, но я не могу на это согласиться. Первая заповедь моих учителей гласит: никогда не вступай в борьбу без благородной цели или если тебе не угрожает опасность.

«Какой занятный старик», — подумал Дмитрий и, прикинув, что до начала торжеств и выхода эгемона еще есть время, сказал: