Ковалёв людоедски улыбнулся (вряд ли арр-гахи разбираются в человеческих эмоциях — ну а вдруг?) и выдал:

— Адмирал, сейчас у вас ещё есть возможность спасти родную планету и её население. Если же вы не выполните наши требования, то сначала мы уничтожим ваши корабли здесь. Надеюсь, вы не сомневаетесь, что больше десятка секунд это не займёт? Потом мы высадим десанты и нарежем ваших солдат на вермишель. Вы видели возможности наших десантников, как считаете, сколько времени займёт уничтожение ваших группировок? Не столь и многочисленных, кстати. А потом наши корабли отправятся к вашей последней планете, и, когда они её достигнут, вы перестанете существовать как раса. Может быть, останется где-то пара-тройка кораблей, которые находятся в глубоком космосе, но общей картины это, согласитесь, не изменит. У вас есть выбор, адмирал, и время для принятия решения. Примерно минута, думаю, этого достаточно. Время пошло.

Ковалёв демонстративно посмотрел на часы. В наступившей внезапно тишине раздались отчётливые щелчки метронома.

И тут адмирал арр-гахов сломался. Возможно, будь он родом со столичной планеты, он бы плюнул на всё и очертя голову ринулся в бой. Тогда неизбежны были бы жертвы на планетах, да и смертный приговор Синицыну можно было бы считать подписанным — в одиночку против такой толпы не отмахался бы даже легендарный Брюс Ли. Но тогда бы и Ковалёв применил против него совсем другую тактику. Сейчас же имперская разведка сработала правильно, и, когда на чашу весов оказалась брошена не только судьба всей цивилизации арр-гахов, но и, главное, судьба его родной планеты, его родных и друзей, расклад получился не в пользу арр-гаха. Адмирал не выдержал ответственности. Подогнув переднюю пару ног в знаке подчинения, он пробормотал:

— Я согласен на ваши условия. И будьте вы прокляты…

— Да-да, вы мне тоже неприятны.

— Нам нужно время…

— Ну, время у вас будет. Честно говоря, никогда не сомневался, что мы сумеем договориться, — согласно склонил голову Ковалёв. — Рекомендую начать эвакуацию войск незамедлительно, а то у моих артиллеристов пальцы на гашетках чешутся.

Ответом ему было высказывание, которое не было адекватно переведено — автоматический переводчик, как потом выяснилось, не был настроен на разбор сложносоставных конструкций. Наверное, он точно так же не смог бы перевести адмиралу арр-гахов, вздумай Ковалёв обругать его в пять этажей. Впрочем, то, что выданная командующим арр-гахов фраза была руганью, аналогичной русскому мату, было ясно и даже не слишком обидно, в конце концов, Ковалёв, наверное, в подобной ситуации высказался бы в том же ключе. По всему выходило, не так уж и велика была разница в психологии двух столь разных рас. Ковалёв, внимательно выслушав визги и писки крабо-спрута, только вздохнул:

— Наши народы могли бы стать союзниками, но вы выбрали войну. И никто из вас не подумал, что слоны не воюют с муравьями, они их просто топчут. Вы нас прокляли? Возможно, мы уже все давно прокляты, но вам от этого не легче. Условия сдачи и передачи ваших кораблей призовым командам вам изложит лейтенант Синицын. Прощайте, адмирал.

Сутки спустя, стоя на мостике линкора, Ковалёв и несколько присутствующих там же офицеров с интересом наблюдали отход остатков вражеского флота. Система, в которую уходили корабли арр-гахов, была всего в семнадцати часах хода даже для их примитивных посудин, поэтому, очевидно, арр-гахи и выбрали для атаки именно эти миры. Ковалёв предпочёл следовать за вражеским флотом — потеря времени небольшая, зато присутствие имперских кораблей, способных мгновенно покончить с ними, заставит арр-гахов воздержаться от необдуманных поступков. В разгар созерцания этого печального и величественного зрелища сзади его за плечо тронул Сотников:

— Вась, пойдём, поговорить надо.

— Ну, пошли.

Несколько минут спустя, когда они уже сидели в адмиральской каюте и не торопясь потягивали чай с отличным вишнёвым вареньем, Сотников, немного помолчав, выдал жёсткую фразу:

— Адмирал, боюсь, мы перешли границы дозволенного.

Ковалёв отметил это «мы». Похоже, Сотников не отделял себя от своего командира и не собирался отказываться, если что, от ответственности — такое поведение было одной из причин того, что Ковалёв ещё в прошлой жизни уважал Сотникова, даже если и ругался с ним по двадцать раз на дню.

— Объяснись, Сергей, в чём мы перестарались? А то ведь мы уже много граней переступили, как нам, людям, и на роду написано. Воистину, если бы змей был запретным, Адам и его бы съел.

— Мы практически уничтожили одну из сопредельных с империей цивилизаций. Фактически вогнали развитую и уважаемую расу в каменный век.

— Насчёт каменного века ты, извиняюсь, загнул. Да и если даже так, нам-то что с того?

— Вася, я не загнул. Та планета уже сейчас перенаселена и не обеспечивает элементарного пропитания своим жителям. Сейчас ты добавляешь им ещё населения, не перебивай, я понимаю, что немного, но всё же, и фактически лишаешь их права на подвоз продовольствия со стороны. Нет-нет, я понимаю, что они первые начали и всё такое, но эта раса обречена теперь если не на вымирание, то на прозябание и медленное вырождение. Тебе не кажется, что это геноцид?

— Ксеноцид, если точнее, но ты прав. И что с того?

— А то, умник, что нам этого не простят. И какая теперь, хрен, разница — геноцид, ксеноцид… Ты понимаешь, что на нас сейчас ополчатся буквально все? Просто со страху. Я тут почитал кое-что из местной истории, и получается, что вне зависимости от индивидуальной расовой психологии дружить против кого-то умеют буквально все. Теперь они будут дружить против нас. Ты можешь разбомбить одних, вторых, третьих… Их два десятка, Вась, только в этом регионе два десятка, от одной до восьми планет… Даже если мы уничтожим их всех, потери на периферийных планетах будут страшными. У нас просто не хватит кораблей, чтобы перекрыть все направления, а пока мы ещё отремонтируем, отреставрируем и модернизируем наши трофеи… На нас в два счёта могут навалиться раньше.

— Серёг, история — не наука, а описательный процесс. Но хрен с ней, с историей, её можно вертеть как угодно. Ты мне вот что скажи: ты действительно считаешь, что нас испугаются?

— Конечно, ещё как!

— Замечательно!

— И чего ты здесь нашёл замечательного? — ядовито осведомился Сотников.

— Как раз то, что нас боятся. Ты Корецкого, второго «Антикиллера», помнишь?

— Не читал.

— Читал-читал, я тебе сам книгу давал. Значит, не помнишь. Я тебе напомню один момент. Там не в самой даже книге, а в аннотации к ней была воистину мудрая фраза: «Благодарность проходит, страх — никогда». Догадываешься, к чему я?

— К тому, что хотел их напугать и уничтожил арр-гахов намеренно, с дальним прицелом. Но зачем? Ситуацию-то это никак не меняет.

— Меняет, Серёг, ещё как меняет. Ты думаешь, я не задумывался над опасностью того, что против нас выступят единым фронтом? Задумывался, долго и упорно задумывался. Можешь мне поверить, не выступят. Потому что мы сделаем вот как…