К тому времени, как посланные на подкрепление войска под предводительством Уиллоуби высадились в Нормандии, Генриху уже удалось вырваться из Дьеппа. При содействии Уиллоуби, чей срок пребывания во Франции был продлен до трех месяцев, Генрих в ходе изнурительной зимней кампании сумел отвоевать несколько крепостей на участке между Нормандией и Луарой. В марте 1590 года его войска нанесли сокрушительное поражение силам Католической лиги в битве при Иври почти в пятидесяти километрах к западу от Парижа, и эта победа вновь открыла ему путь к французской столице[478].

Триумф Генриха разозлил многих. Король Филипп отправил на защиту Парижа от гугенотов войско герцога Пармского. К концу июля авангард армии герцога миновал Амьен, а еще через две недели вся она расположилась в окрестностях Парижа. Еще месяц Генрих сдерживал Фарнезе, не оставляя надежды одолеть того в решающем сражении, но обстоятельства складывались не в его пользу. В середине сентября он вынужден был отдать приказ к отступлению. Париж оставался в руках католиков, а армия герцога Пармского, как ожидалось, вскоре должна был отправиться в продолжительный обратный поход в Нидерланды. Но тут, к ужасу Елизаветы, на правом берегу Луары высадилось 3-тысячное испанское войско, которое затем поспешило на север, в Бретань, к устью реки Блаве. Вскоре там была выстроена хорошо укрепленная военно-морская база, полностью готовая к приему испанских боевых кораблей. Над англичанами нависла угроза новой Армады. Одновременно с этим, будто сговорившись с испанцами, армия Католической лиги вновь захватила обширные регионы в Нормандии, укрепилась в Руанской цитадели и более чем вдвое увеличила численность своего гарнизона[479].

Эссекс начал слать послания Генриху IV еще до того, как войска Уиллоуби высадились во Франции. Французский король тепло обращался к графу, называл его Mon Cousin («мой кузен») и явно демонстрировал серьезное к нему отношение, что Эссексу глубоко льстило[480]. Он не только обрел союзника, чье дело горячо поддерживал, но и увидел во французской кампании очередной шанс обогатиться и стяжать боевую славу. Он стал искать дружбы с французским послом в Лондоне Жаном де Ла Феном, сеньором де Бовуар ла Нокль, часто бывать в его доме и снабжать его секретными сведениями. Одновременно с этим он упорно добивался от Елизаветы разрешения отправиться на войну во Францию. В ноябре 1590 года Эссекс удвоил усилия в связи с приездом в Лондон виконта де Тюренна, одного из самых влиятельных членов французского королевского дома, намеревавшегося по поручению Генриха нанести королеве краткосрочный визит, а после — направиться в Германию для вербовки наемников[481].

Елизавета тепло встретила прибывшего в Виндзорский замок Тюренна. Она приказала приготовить для высокого гостя комнаты в доме декана Виндзора. Кроме того, в связи с его приездом в лондонском Уайтхолле был построен временный банкетный зал, который мог бы принять Тюренна после посещения им ежегодного празднования годовщины восшествия королевы на престол[482]. Однако Эссекс опередил королеву, щедро распахнув перед Тюренном и его свитой двери Йорк-хауса. Он не скупился на пиры и развлечения и даже предложил французской делегации лично выделить на оплату услуг рейтаров — немецких конных наемников — тысячу фунтов, которые выручил от продажи земель, более века принадлежавших его семье[483].

В день праздника Тюренн занял почетное место рядом с Елизаветой в открытой галерее дворца Уайтхолл, откуда имел возможность с восхищением наблюдать за Эссексом, чье драматически обставленное появление на ристалище зрители на трибунах встретили бурными овациями[484]. Эссекс был закован в сияющие черные доспехи, поверх которых он небрежно накинул парадный плащ, сверху донизу украшенный затейливой жемчужной вышивкой. Гордо выпрямившись, он восседал на своей роскошной колеснице, запряженной вороными скакунами, спиной к извозчику, одетому в стиле «мрачного времени». Его оруженосцы и пажи, также облаченные в черное, несли над головой турнирные копья, накрытые тканью, будто ношу траурной процессии[485].

Елизавета делала вид, что ей совершенно нет дела до неучтивого юного фаворита. Куда больше внимания королевы досталось другой гостье — ее маленькой крестнице Алетее, дочери лорда Талбота и его супруги Мэри Кавендиш. По замечанию Ричарда Брэкенбери, главного церемониймейстера королевы, та «часто целовала» пятилетнюю Алетею, «что Ее Величество нечасто позволяла себе с кем бы то ни было, и поправляла ее наряд при помощи булавок… а после удалилась с ней в личные комнаты»[486].

Показное безразличие Елизаветы объяснялось просто: незадолго до этого дня ей стало известно о тайной женитьбе Эссекса. Это шокирующее открытие она сделала совершенно случайно, когда решила нанести спонтанный визит в Сомерсет-хаус, где ее проинформировали о том, что Фрэнсис Уолсингем, «графиня Эссекс», покинула резиденцию несколькими днями ранее. Как сообщил сэр Джон Стэнхоуп отцу Алетеи, «если бы ей удалось справиться с чувствами, которые вызвала в ней женитьба нашего лорда Эссекса, она, без сомнения, была бы много спокойнее»[487].

Эссекс долго размышлял над способом хоть немного унять гнев разъяренной королевы и в конечном итоге решил пойти по стопам своего приемного отца. Как вспоминал Стэнхоуп, он пообещал Елизавете, что в будущем «моя леди [графиня] будет жить тихо и удаленно в доме своей матери»[488], и тем самым впервые после возвращения из Португалии взял в общении с ней верную ноту. Уже через месяц Стэнхоуп сообщал, что королева готова сменить гнев на милость и что «граф Эссекс ныне пользуется ее умеренным расположением»[489].