устала?

Для рук моих и уст слабее стала?

Чтоб стройными ногами не смогла

Ты раздавить любовь, как ты мила!

Другим не открывай ты губ в желанье,

Пока моих не слаще их лобзанья.

Пока не завлекла, как голубков,

Эротию с Эринной я в альков.

Так пусть тебя убьёт любовь моя:

Живой пресытясь, мёртвой рада я.

Хочу тебя зарыть, как плод вкушая,

Не ртом – змеёй, ты слаще, чем живая.

Тебя сгубить найду я скорбный путь,

Дабы страданьем сразу захлестнуть;

Дразнить любовной мукой, жизнь и волю

Придать твоим губам, оставить с болью;

Терзать твой дух, не убивая, нет:

Пусть с паузой, но с вечной злостью бед:

Тяжёлое и трудное дыханье,

Мелодий смерти слабое дрожанье.

Устала я от странных слов твоих,

от пылкостей любви: дневных, ночных,

И солоны, как море, поцелуи,

В устах – вина разбавленного струи,

глаза синей в тот сокровенный час,

Цветами и слёзами полн экстаз,

И бурное пылает в сердце пламя,

но белый цвет стал синими цветами;

страсть зародилась, и летит она

смеясь, или любовью смущена;

любовный пояс твой всегда хвалили,

А в прядях лепестки прекрасных лилий.

Твои привычки сладки и слова,

плоды ночей и дней цветы, листва,

И жгучих губ солёный сладкий жар,

любовь – вино: огня и пены дар;

И жадные глаза в часы услады,

как пламя пылки средь цветов прохлады,

как мрак цветной в душе, пронзая вдруг

огнём в ночи, хоть ночи синь вокруг,

Что ве́ками прикрыта под и над… —

Да, красота твоя – любовный яд;

Твой пояс без тебя не так прекрасен,

Цвет лилий в волосах твоих не ясен.

Ради любви не думай, что она

В любимую твою лишь влюблена.

Душа мила, улыбкой рот прельщает,

она моя, моя; она прощает.

Во сне я зрела свет и шёпот струй,

где пафос[143] твой, был слышен поцелуй

Души и тела, слёзы их связали,

И смех твой жалил, жёг меня в печали;

смотри, эрот, огня нетленный пыл

Её скамью известную покрыл;

открылись веки северу и Югу,

В ней яркий ум, уста в часы досуга

поют, лобзают; поклонившись мне,

смеясь нежнейшим ликом в тишине,

она сказала: «Ты ли зло пригрела,

о сапфо? словно песня – твоё тело,

Рот – музыка; не я, а ты – кумир,

Умрёт мой голос, лишь угаснет мир;

от песен люди злы; любовь рыдает,

Всё – череда, стыд в чарах засыпает.

Убьёшь меня, чтоб мёртвой не лобзать

Тебя мне?» смех царицы: «Что сказать.

Для девы, для одной ты будешь милой,

но дар её не примется могилой,

Впустую поцелуй её; когда

Тебя нет – поцелуев нет тогда!

Ты мне дороже всех, моё же пенье

не усмирить ли гнев в ней на мгновенье?

Ты мне мила, как смерти – жизнь мила,

Ты почему её боишься зла?

нет, милая, ведь я лишь Богу внемлю:

Иль создала она моря и землю?

Дала путь солнцу, соткала руно

луны, лила луч звёздный, как вино;

связала мирты, жезлом избивала

Дев, юношей, богов, иль это мало?

Ведь губы – для любви, глаза – для слёз,

года и лето – для девичьих роз.

Все звёзды – для восхода, и для света

полуденного, лунного привета;

Беседа вод, лилейные поля,

лесбийский воздух ленится, шаля.

Иль не увидим мы за голубками,

Других богов, другой любви меж нами?

хотя она тебя бичует вновь,

Цветок твой без шипов, не льётся кровь.

Беззвучными устами раздавила

я цвет твоей груди белейшей, милой!

Чтоб музы помогли создать мне стих,

сосала кровь сладчайших ран твоих!

лизала их, испробовав до дрожи

груди и живота кусочки кожи!

Чтоб как вино пить вен твоих поток,

как мёд есть груди! с головы до ног

Тебя разрушить, сладкая сестрица,

Чтоб плоть твоя – в моей нашла гробницу!

Твоя краса как зверь меня разит,

гадюкой жалит, стрелами грозит.

Ах, как милы, милы, в семь раз милее,

Движенья ног твоих в тени аллеи!

И слаще сна и солнца дней святых

ласкают ленты локонов твоих.

хоть злят меня их чуждые лобзанья,

но слаще уст моих твоё дыханье.

плеч белизна твоих – белей руна,

А пальцы – чтоб кусать их допьяна, —

как соты в улье, сладкие медки,

Миндалевидны, розы лепестки,

на кончиках их кровь, как цвет багровый.

Боль на твоих губах столь образцова,

когда я их терзаю; поутру

Тебя сгублю я страстью и умру

от наслажденья и твоих страданий,

В крови твоей расплавясь при свиданье.

Должна ль тебе я смертью не грозить?

Тебя не мучить? пыткой не разить

Рассудок твой, твои глаза при этом

зажечь в слезах кровавых скорбным светом?

Дарит за болью боль, как нотный ряд,

ловить твоих рыданий нервный лад,

Тебя, живую, взять для наслажденья

под лиру совершенного мученья?

Жечь жаром, жаждой, вызвав жгучий пот

В тебе, томя твой совершенный рот,

Жизнь твою бросить в дрожь, сжигая снова,

Твой дух прорвать сквозь плоть в крови багровой?

Жестоко? но влюблённые все рады

Мудрей быть рая, и суровей ада.

Моя любовь к тебе горька, как стон,

как смерть людей; была ли я как он,

кто всё на свете сокрушает с силой;

коль я могла б ступить на все светила,

А человека дух быть вечным мог

Могла б я быть суровее, чем Бог.

но кто в молитвах иль молебнах тайну

Жестокости изменит вдруг, случайно?

Иль скажет, что над всеми лишь господь

В кровавой жертве разрывает плоть;

где плачь из разных стран, могил забытых

Для пищи змей, из рабских уст разбитых,