Мистер Тимоти Шируотер прибыл в Женский институт, где предложил провести слушания, на двуколке, запряженной пони. Он отказался от автомобиля в первый же день войны, и с тех пор служил живым укором местным землевладельцам, бездарно расходовавшим бензин. Их он стыдил как собственным примером, так и острым, язвительным словом.

Инспектор Гиллибранд неплохо поладил с коронером, поскольку всегда ездил на велосипеде. Как только он предложил перенести рассмотрение дела, Шируотер немедленно согласился. Он ограничился тем, что заслушал показания полиции, врача и миссис Эллиот. Присяжные, одетые в лучшие свои костюмы, успели осмотреть тело и занять места на скамье, где они просидели все слушание, смирные, будто марионетки, а затем стройной шеренгой покинули зал, разочарованные и огорченные, как остальная публика, собравшаяся в суде. В здании пахло вареньем, поскольку женщины из института целую неделю усердно варили его и разливали по банкам.

– Не волнуйтесь, друг мой, – пророкотал коронер, обращаясь к констеблю.

Тот так старательно репетировал свое краткое выступление на суде, что не мог вспомнить ничего больше, а в решающий момент все слова вылетели у него из головы. Констебль Меллалью, багровый, как свекла на его грядках, вначале заикался и кашлял, потом отошел от заготовленной речи и пустился в длинные путаные объяснения.

Мистер Шируотер снял очки в золотой оправе, тщательно протер шелковым платком и протяжно вздохнул. Констебль почувствовал, как съеживается и будто даже уменьшается ростом, словно Алиса в Зазеркалье. Оставалось лишь ждать, когда разразится гроза.

– Спасибо, констебль, этого достаточно, – прогремел мистер Шируотер. – Вы действовали расторопно и проявили здравомыслие. На этом все.

Меллалью кое-как на шатких ногах сошел со свидетельской трибуны, но долгое время потом, совершая свои обходы, летал как на крыльях. Жена выразила одобрение тем, что произвела дополнительную генеральную уборку полицейского дома, хотя середина лета давно миновала, и преподнесла мужу целый противень его любимых яблок, запеченных в тесте. Лакомство задало работы пищеварению и несколько убавило чувство легкости, а вместе с ним и веселость констебля.

Следующей в списке значилась миссис Эллиот. Она черной тенью поднялась на свидетельскую трибуну. Впрочем, ее траур не настроил коронера на скорбный лад и не заставил понизить голос до похоронного полушепота. Он с великим удовольствием допрашивал экономку и откровенно смаковал ее ответы. Показания миссис Эллиот представляли собой слегка приукрашенное повторение ее беседы с констеблем в тот вечер, когда обнаружили труп. Вялым, безжизненным тоном она описала вкратце события, что привели к ужасной находке, и высказала свое мнение о душевном состоянии покойного накануне того дня, когда видела его в последний раз.

– Кто-нибудь предложил вам провести весь день в гостях у сестры? – прогудел мистер Шируотер.

– Моя сестра сама предложила, сэр. – После зычного окрика коронера бормотание экономки показалось еще более слабым и жалобным.

– Кто-то знал об этом заранее?

– Многие, сэр.

– Кто именно?

– Сэр, думаю, мистер Уолл рассказал все большинству пациентов во время вечернего приема, а потом людям в пабе, куда он заходил пообедать и выпить перед сном.

– В медицинском заключении что-то говорилось про его ужин. Он ужинал дома?

– Да, сэр. Каждый вечер ровно в половине одиннадцатого, как по часам. Я оставила ему ужин на подносе: печенье, тарелку с сыром и закрытую бутылку пива.

– Значит, он, наверное, поужинал, после того как вернулся из «Человека смертного», прежде чем встретил свою смерть, поскольку съел печенье и откупорил бутылку. – Коронер жестом отпустил экономку. – Сочувствую вам, миссис Эллиот. Вы потеряли доброго хозяина и, судя по всему, хорошее место.

После его слов свидетельница залилась слезами. С трибуны ее увела сестра, тоже одетая сообразно случаю в глубокий траур.

Следующим выступил доктор Джон Уолл. Он официально опознал покойного и заверил суд, что душевное состояние его дяди и выводы медицинской экспертизы исключают возможность самоубийства. За этим последовала громогласная резкая отповедь со стороны мистера Шируотера. Он отругал свидетеля за то, что тот опередил полицейского врача, чья очередь выступать еще не настала. Врач вышел на трибуну следом за племянником покойного и представил экспертное заключение о причинах смерти, полное профессиональных терминов.

– Пожалуйста, переведите это на обычный язык для профанов вроде меня и присяжных, – проревел коронер и добродушно осклабился, из-под его густых усов между красными губами показались зубы.

За этим последовало простое изложение физиологических фактов, отчего публика в зале зашевелилась, зашепталась, послышались горестные вздохи и нежное сочувственное квохтанье, с каким женщины определенного склада кидаются к детям и комнатным собачкам. Шум этот, выражавший в действительности всеобщее горе и скорбь, заставил мистера Шируотера взглянуть поверх очков на забитый до отказа зал суда и шумно втянуть воздух. Коронер будто готовился выдуть публику из зала. Однако вместо этого он протяжно вздохнул, словно ветер пронесся между ивами, и продолжил писать. Затем поднял голову и объявил перерыв в работе суда.

Вот и все, что услышали в тот день на дознании жители деревни. Один глухой старик, чья дочь театральным шепотом пересказывала ему все, что говорилось на слушании, громко проворчал: «Коронер нарочно играет с нами, затягивает дело, чтобы народ помучить». А Билз и Мидз, которые, пока шло разбирательство, испепеляли друг друга взглядами поверх голов публики, затеяли шумную перебранку о том, как шло дознание 1872 года, где слушалось дело одного бедняги – ему размозжило голову, когда он звонил в колокол. В итоге Билз, тот, что помоложе, сбежал с поля боя, но вскоре из другого конца зала раздался его голос. Старик рассказывал одному шестидесятивосьмилетнему юнцу о том, что случилось с Сэмюелом Уоллом в 1899 году.

– Он вылетел из повозки, запряженной пони, и сломал обе ноги. Тед Харроуз, дорожный рабочий, нашел его в сточной канаве, тот ругался как матрос. Старый доктор был мастак ругаться, что и говорить. «Никто не притронется к моим треклятым ногам, я сам ими займусь, – сказал мистер Сэмюел. – Погрузи меня на свою тачку и отвези в чертову клинику». И пока Тед усаживал его в тачку, он бранился на чем свет стоит.

Однако веселье Билза длилось недолго, за его плечом послышалось знакомое шамканье злого духа.

– Ты спутал даты, Бен Билз, как всегда… Эта история приключилась с мастером Теодором в тысяча восемьсот пятьдесят втором году. Я-то застал то время, а вот тебя у твоего папаши еще и в задумке не было. Мой старик отец рассказывал о том случае…

Кое-кто из жителей деревни, обозленных тем, что обещанное развлечение внезапно свернули, уже подумывал забросать коронера обломками кирпичей, но тот решительно вскочил в свою двуколку и покатил на дознание в соседнюю деревню, где один старик объелся грибами с пивом и умер, прежде чем подоспел врач. По пути Шируотер миновал несколько автомобилей, стоявших рядком возле паба, и произнес: