– Неужели?

– Да. Конечно, доктор Тейлор, мой предшественник, принадлежал к семье мелких землевладельцев, которые жили здесь с незапамятных времен! Они пользовались влиянием в округе, вы знаете, что это такое. Уолл пытался прошибить эту стену, однако безуспешно. Но вскоре появился я, человек новый, и мне пришлось самому пробивать себе дорогу. Проклятье! У меня кровь закипает в жилах при мысли, сколько я натерпелся от Уолла.

Литтлджон посмотрел на трясущиеся руки и бегающие глазки доктора и дал мысленно свое толкование этой печальной истории. Еще он заметил, что Китинг держит сигарету и стакан в левой руке.

– Вы поссорились с костоправом, как я понял?

– Ни черта подобного! Просто высказал ему пару раз все, что о нем думаю. А вы промолчали бы, видя, как этот знахарь имеет наглость отнимать у вас пациентов, сводить их в могилу своим лечением, а потом сбагривать вам обратно, когда они уже почти покойники, чтобы вы оформили свидетельство о смерти, поскольку сам он выписать бумагу не вправе? Еще обо мне вспоминали, когда речь шла об операции, ведь знахарь не может оперировать. А если бы только попробовал, живо отправился бы за решетку.

Инспектор вспомнил о ключице и спросил:

– Значит, вы пару раз повздорили?

– Да. Но что вы к этому цепляетесь? Не я вздернул или удавил старика, если вы к этому клоните. Я лишь сказал ему, куда он отправится, как только даст мне повод обратиться в суд. Иными словами, я вовсе не собирался брать правосудие в свои руки.

Литтлджон легко представил, как Китинг наскакивает с бранью на соседа, приложившись для храбрости к бутылке. Мог он вообразить и холодную, равнодушную реакцию Уолла в ответ на выпад.

– Нет, доктор, не думаю, что вы решились бы на убийство.

– Порой мне приходило такое в голову. А вы знаете, на что способны? Во всяком случае, я точно не стал бы его душить. Скорее уж пристрелил бы, это мне больше по нраву.

– Где вы находились в день преступления между десятью и одиннадцатью часами вечера, доктор Китинг?

Литтлджон выпалил свой вопрос неожиданно и принялся наблюдать за реакцией врача. Китингу это явно не понравилось. По его лицу пробежала странная гримаса, глаза хитро прищурились и забегали. Доктор сделал вид, будто размышляет. Ответ его прозвучал неубедительно: чувствовалось, свою историю он только что выдумал.

– Ах да, вспомнил. Я заезжал на «Болотную ферму». Накануне ночью миссис Барджери родила первенца, роды проходили тяжело, и мне пришлось навестить ее снова. Там я и был в то время, что вы назвали. Можете проверить, если хотите.

– Спасибо, доктор. На этом все. Вас не оказалось дома, когда обнаружили тело, иначе я, наверное, задал бы вам больше вопросов.

– Я не обязан сидеть дома ради тех, кто вызывает меня, только когда уже стоит одной ногой в могиле. Скажете, нет? Вдобавок у меня был свободный вечер. К тому времени обычные часы приема в клинике давно закончились. А было бы чертовски забавно, если бы меня вызвали привести в чувство того, кто меня разорил, правда? Чем не ирония судьбы? Такое только со мной могло случиться. Тем не менее, кажется, на сей раз я упустил свой шанс. Оно и к лучшему, верно?

Китинг налил себе еще виски и осушил стакан. Судя по звукам за дверью, приемная уже начала заполняться пациентами.

– Похоже, настало время приема, инспектор. Слышите шум? Пациенты с государственной страховкой явились получить консультацию за свои деньги. Они совершенно здоровы, просто намерены потребовать от врача законную порцию лечения и внимания. Вот дьявольщина! Зачем я пошел в медицину? Мне никогда это не нравилось. Теперь я связан по рукам и ногам врачебной этикой, когда мне хочется чувствовать себя свободным и наслаждаться жизнью. Приемные часы, посещение больных по вызову – приходится быть на ногах днем и ночью, круглые сутки. А старого Уолла, конечно, никогда не вызывали к пациенту среди ночи. Он спокойно спал себе в уютной постели, пока дипломированные врачи совершали обходы, а днем занимался своим знахарским ремеслом. Лучше бы я пошел служить в полицию!

– Труд полицейского ничуть не легче работы врача, только одному приходится добиваться от людей правды, а другому – вытаскивать из них сведения о симптомах и ставить диагноз, – возразил Литтлджон.

– Что вы хотите этим сказать? – пробурчал Китинг, который уже основательно накачался и попеременно впадал то в слезливую чувствительность, то в раздражение. Судя по всему, его пациентов ожидало сомнительное веселье.

– Ничего, доктор. Спасибо и до свидания.

Китинг подождал, пока Литтлджон скроется за дверью, и допил виски из стакана. Прежде чем вызвать первого пациента, он потянулся к телефону, набрал номер и начал долгий обстоятельный разговор с неведомым собеседником.

Мисс Бетти Кокейн сама открыла дверь Литтлджону. Это была красивая девушка с большими, широко расставленными глазами, высокими скулами, маленьким прямым носом и твердым острым подбородком. Черные волосы отливали синевой, как вороненая сталь. Детектива она встретила в очках, но сняла их, когда тот начал объяснять цель своего визита. Без стекол в черной оправе глаза ее казались более глубоко посаженными и затуманенными, как это часто бывает у тех, кто постоянно носит очки. Литтлджон решил, что выглядит Бетти Кокейн лет на тридцать.

Хозяйка Грин-Хеджез подождала, пока инспектор закончит вступительную речь, и пригласила его войти. Дом был небольшим, уютным и хорошо обставленным. Они прошли в гостиную, ее широкие окна выходили на ухоженную лужайку с цветниками. Приятное место. Мисс Кокейн снова надела очки и предложила Литтлджону занять кресло. Беглый осмотр комнаты убедил Литтлджона, что мебель и картины выбраны со вкусом, а множество книг на полках, да и в самых разных уголках, свидетельствовало о незаурядном уме хозяйки и интересе к католицизму.

– Значит, вы хотите услышать мой рассказ о мистере Уолле, инспектор? Боюсь, я вряд ли помогу вам в расследовании. Для меня он был очень близким старым другом и прекрасным человеком. Не представляю, кто мог желать смерти безобидному старику, что творил добро и никому не отказывал в поддержке!

– Вы знали его с детства, мисс Кокейн?

– Да. С тех пор как училась ходить. Но сблизились мы после того, как он излечил меня от серьезной болезни, я тогда была подростком. Мистер Уолл так часто навещал меня в то время, что мы крепко подружились. Я называла его дядей, и ему это нравилось.

Литтлджон легко мог представить, что старый холостяк находил радость в общении с этой живой девочкой. Однако ее манера говорить и твердая линия подбородка убедили инспектора, что ни Уолл, ни кто-либо другой не сумел бы заставить мисс Кокейн поступить против ее желания или отказаться от того, что она задумала.