– Что-то новенькое? – поинтересовался Володя.

– В Кремль, – ответил я. – Похоже, нам нельзятерять времени.

Он погнал машину, чуть ли не заставив ее взлететь, понял моислова как-то буквально, словно в кабинете Кречета заложили динамит, и только мымогли его обезвредить, а я, наблюдая сумрачно за дорогой, погрузился втягостные раздумья.

Ораторы один за одним кричали о величии русского народа, оего славных победах, достижениях, свершениях, им хлопали, и чем больше ораторвозносил русских, тем хлопали громче.

Но так уж получилось, что на самом деле не было в нашейистории тех величайших побед, о которых писали во время железного занавеса нашиписатели, по которым школьники и взрослые учили историю. Тогда еще можно былокак-то вдалбливать эту приятную глупость, но рухнул железный занавес, наши детииз передач чужого радио, телепередач узнают как было на самом деле. И тогданачинают подозревать нас во лжи даже тогда, когда убеждаем, что дважды дваравняется четырем.

Не было побед, но это лишь значит, что мы – молодая страна,молодая нация. Да, мы не самый древнейший в мире народ, как любят доказыватьстранные люди, а едва ли не самый молодой. Как нация мы, по заверениямспециалистов, сложились только во второй половине прошлого века. Ну и что? Этолишь значит, что победы – впереди, будущее – наше.

Много дало древнее происхождение ассирийцам, которых тольков Москве десять тысяч человек, и все работают чистильщиками обуви? Много этодает тем... не стану называть, дабы не обидеть, которые и сейчас существуют,гордясь своей древностью, ее никто не оспаривает... и куда едут туристы, чтобыпоглазеть на их развалины, а они живут на брошенные богатыми туристами монеты?

Да – мы молодой народ! – из скифов, некогда потрясавшихмир, но мы не совсем скифы, из викингов, тоже потрясавших мир, но мы не совсемвикинги, мы новый молодой народ – переплавленный в великом горне, перекованный,который только сейчас выходит на мировую арену, дабы вершить великие дела!

Нам вершить, не жить как черви, думая только о том, какнажраться, поиметь больше баб, набить бумажник лягушачьими шкурами.

Но если так уж нужны древние корни, если в этом пытатьсянайти повод для гордости, повод, чтобы распрямить спину, то надо искать не вмифическом арийстве, это бесполезно и глупо, а в той же Великой Скифии, чтотысячу лет потрясала мир, покоряла страны и государства, завоевывала, создалавеликое искусство, а мы на девяносто процентов и есть скифы, только называемсяиначе... Ну и что? Вот Германия у украинцев зовется Неметчиной, у испанцев –Алеманией, французы зовут их бошами, сами себя эти тевтоны, готы и прочиедиковины называют дойчами, а страну – Дойчландией... Так и скифов граничащие сними народы называли по тому племени, с которым соприкасались, и случаю былоугодно, что имя крохотного племени русов, граничащего с Западом,распространилось на весь народ...

И даже язык, вполне возможно, не изменился! Мы этого простоне знаем, скифы потрясали мир, но не знали письменности. Но какой-то мерзавецподкинул идею об арийстве, и теперь эти дурни бьются лбами о каменную гору...

* * *

Кречет кивком попросил подойти, сказал негромко, глазаследили за министрами:

– Оставим ребят работать. Для вас есть задачкапотруднее.

– Да я и эти не тяну...

– Потому что чересчур легко.

За нами следили из-под опущенных бровей. Даже когда за намизахлопнулась дверь кабинета, я чувствовал взгляды министров, даже угадывал очем негромко переговариваются, и от этого нервы завязывались в узел, а по спинеходил неприятный холод.

В личном кабинете Кречета мы просидели недолго, Маринаcкользнула к нам, как мультипликационный джин из сказки, сразу же перед намивозникли уже знакомые чашки с неизменным кофе, массивными бутербродами. Кречетвзглянул на часы:

– Пора?

– Он прибыл минут пять назад. Пусть подождет?

– Зови, – велел Кречет.

– Согласно протоколу?

– Марина... – сказал Кречет с укоризной. – Тыже знаешь, что президентское кресло занял тупой солдафон, который кромеармейского Устава не знает других правил этикета. И знать не желает. А если иузнает, то не запомнит. Так что мне еще долго можно жить на скидках!.. А вы,Виктор Александрович, подождите в комнате отдыха. Там слышно каждое слово, дажемонитор есть, я потом хочу услышать ваше мнение.

Марина исчезла, я поспешно вышел через внутреннюю дверь.Комната отдыха невелика, диван занимает треть, небольшой бар, столик,компьютер, скоро их будут ставить даже в туалетах, а также большой монитор.

Я видел, как в кабинет вошел, чисто и доброжелательноулыбаясь по-восточному, чуть шире, чем у всегда настороженного европейца,смуглый человек в безукоризненно подогнанном костюме, гораздо болееевропеизированный, чем любой из европейцев.

Кречет встретил его строго на середине кабинета, я дажезаметил разметку на ковре, протянул руку, обменялись рукопожатиемпо-европейски, без целованья взасос, из-за чего генсеков путали с гомосеками,

Я тихонечко сел, стараясь не скрипнуть единственным стулом,глаза мои не отрывались от экрана. Не скажу, что замирал от восторга, но сердцемое билось учащенно, ибо присутствовал при тайной встрече сильных мира сего. Ивпервые видел то, что другие никогда не увидят, а самые дотошные историкитолько через десятки лет начнут строить догадки.

После традиционных приветствий, когда они степенноопустились за стол, а Марина поставила перед ними чашки с черным кофе, посолсказал торжественно:

– Господин президент, в нашей стране не ошиблись,считая, что только вы сможете принести в свою страну мир и процветание! И одноиз ваших лучших решений – о выделении времени исламской мечети на всероссийскомтелевидении.

Говорил он по-русски почти чисто, лишь по-восточномурастягивал слова так, что в кабинета ясно запахло халвой и рахат-лукумом.Кречет кивнул, быстро посмотрел, как мне показалось, прямо мне в глаза. Яневольно ответил глазами: решай сам. Но не промахнись. Момент не простой, оченьне простой.

Кречет будто почувствовал, проговорил медленно:

– Господин посол, я готов сказать вам одну очень важнуювещь... Но сперва дайте слово, что наш сегодняшний разговор не станетдостоянием чьих-либо ушей. За исключением, естественно, вашего правительства.

Посол ответил после некоторой паузы:

– Даю слово. Если нужно, могу на Коране...

– Я верю в мужское слово, – отмахнулсяКречет. – Господин посол, дело было не в простой справедливости, хотя,скажу прямо, это нужно было сделать давно, в первые дни перестройки. Но яшагнул навстречу исламу, потому что... не примите это как лесть, но исламскиймир больше сохранил таких понятий, как честь, верность слову, верность дружбе,готовность на подвиг не только за свой кошелек или свою женщину, но даже затакие абстрактные для западного человека... а теперь и для русского понятия,как родина, Отечество!