младенчеству. Я считаю понятие душевной болезни и его синонимы стратегией, уловкой, которую члены семьи могут использовать против нежелательных членов семьи, государство — против отклоняющихся граждан, а отдельные люди — ради собственной выгоды (например, чтобы получать выплаты пособия по инвалидности вследствие психического заболевания)457.

Язык психиатрии служит среди прочего цели обеспечить, чтобы люди, получившие диагноз психической болезни, в глазах других начали подходить под стереотип сумасшедшего и чтобы таковых воспринимали не в качестве действующих лиц своих собственных (незаконных или безнравственных) поступков и, следовательно, не считали ответственными за правовые последствия их (незаконных или безнравственных) действий458. Хайек принял этот язык, заговорив о «шизофрениках… чьи действия полностью предопределены». Объективных анализов, позволяющих выявить, кто является «шизофреником», а кто нет, чьи действия «полностью предопределены» или «не полностью», кто «обладает ответственностью», а кто «не обладает», не имеется. Ответственность — это атрибуция[16], а не атрибут[17]. Хайек правильно настаивает на том, что в рамках закона свобода требует беспристрастного применения правил, равным образом применимых к каждому. Психиатры не делают такого. Они, пожалуй, и не могли бы этого делать, поскольку в их правилах объективные критерии отсутствуют.

Когда Хайек ссылается на гипотетического «шизофреника» как индивида, чьи поступки не меняются под влиянием знания о том, что ему придется отвечать за них, он вновь ошибается. Поведение такого человека легко поддается влиянию как поощрений, так и наказаний. Иронично, что характеристика Хайеком человека, чье «понимание того, что ответственность на него возложат, не может поменять образ его действий», подходит человеку с глубокими религиозными убеждениями больше, чем к тому, кто слишком любит выпить. В обоих случаях человек поступает, сделав выбор сообразно своим желаниям и ценностям, по крайней мере в момент действования.

Рассуждение Хайека о шизофрениках противоречит также одному из важнейших среди его принципов, а именно — что «в общественной жизни свобода требует, чтобы мы рассматривались как типы, а не уникальные индивиды, и с нами обходились на основании допущения того, что нормальные мотивы и меры предотвращения будут эффективны, неважно, будет ли это правдой в каждом конкретном случае или нет»459. Когда Хайек говорит о «типах», он очевидно имеет в виду категории, определяемые объективными критериями (такими как «люди, обвиняемые в преступлениях», или «люди, осужденные за преступления»), а не категории, устанавливаемые субъективными суждениями (вроде «антиамерикански настроенные личности» или «шизофренические личности»). Дальнейшее уточнение Хайека, что мы с каждым должны обращаться, предполагая, что его поведение направляется нормальными мотивами… неважно, правда это или нет в конкретном случае, требует от него рассматривать невиновного как невиновного, а виновного как виновного, вне зависимости от того, страдают ли они действительным заболеванием «малокровие» или фиктивным заболеванием «шизофрения». Согласно собственным критериям Хайека, и недобровольная госпитализация, и защита по безумию нарушают верховенство права и несовместимы с основными правовыми и философскими принципами, формирующими свободное общество.

Настойчивость Хайека в вопросе о том, что в свободном обществе законы должны поддерживать абстрактные, установленные для всех правила, хорошо обоснована. Этот принцип сам по себе является достаточным основанием для лишения правомерности оправданий всех и каждой психиатрических мер принуждения и отнятия ответственности. В отрывке, который мог быть специально написан для того, чтобы осудить так называемые психиатрические злоупотребления, Хайек писал: «Поскольку правило устанавливается в отсутствие знания о частном случае, и нет человека, чьей именно волей решается, применять силу для его исполнения или нет, закон не произволен. Это, однако, верно, только если под “законом” мы понимаем общие правила, применяемые равным образом к каждому… Подобно тому как настоящий закон не должен называть частные случаи, также он особенно не должен вычленять и каких-то особых людей или группы людей»460.

Законы о психическом здоровье, регламентирующие меры психиатрического принуждения, предписывают именно то, чего, как говорит Хайек, настоящий закон делать не должен: они вычленяют «душевнобольных» и регулируют их поведение по особым критериям, применяемым исключительно для управления поведением подопечных государства — «младенцев, идиотов и безумных». Критерии невиновности и вины, применяемые для суждения и регулирования поведения «нормальных» людей, не применяются к этим людям, рассматриваемым как человеческие существа, но не субъекты нравственного выбора.

Хайек о медицине и психиатрии

Хотя Хайек был образованным человеком, он, подобно многим исследователям в сфере гуманитарных наук (Geisteswissenschaften), был заметно невежественным и дезинформированным в вопросах здоровья, болезней и лечения.

Это невежество, особенно в отношении душевной болезни, не было связано с отсутствием возможностей учиться. Хайек родился в Вене в 1899 г., за год до опубликования Фрейдом «Толкования сновидений». К тому времени, когда Хайек пошел в гимназию, Фрейд стал знаменитостью в родном городе и по всему западному миру. Так же как и Карл Краус, который в Вене был даже популярнее Фрейда, — и среди его излюбленных мальчиков для битья были психиатрия и психоаналитики461. Алан Эбенстайн, биограф Хайека, сообщает, что «готовясь к получению степени в области права, Хайек сформировал дискуссионный кружок — Geistkreis»462. (Немецкое слово Geist означает одновременно и «разум», и «дух». Kreis значит «кружок» или «группа».) Некоторые члены этой группы стали позднее широко известными экономистами, например Гофрид Хаберлер, Фриц Махлуп и Оскар Моргенштерн. Психоаналитик Роберт Вельдер также был членом Kreis.

Мы также узнаем от Эбенстайна о том, что со времени своего визита в 1961 году в Шарлоттесвиль, штат Вирджиния, «Хайек начал страдать по-настоящему заметной депрессией, позднее частично диагностированной в качестве реакции на умеренный инфаркт миокарда, который вовремя обнаружен не был». Состояние страдавшего хронической депрессией Хайека ухудшилось в 1969 г., «когда он перенес второй, более заметный инфаркт (также не обнаруженный в то время)»463.

В эти годы Хайек главным образом находился в университете Чикаго. Этот университет был и продолжает быть местом нахождения одного из самых известных в стране центров медицины. Город Чикаго был и остается местом, где расположены и другие выдающиеся медицинские образовательные учреждения и больницы. Сын Хайека Ларри был врачом. Как в 1961 г., в возрасте 62 лет, Хайек мог иметь два недиагностированных инфаркта миокарда? Обращался ли он к врачам, чтобы установить, что у него болело? Избегал ли он врачей? Эбенстайн об этом не сообщает. Он, однако, добавляет следующее:

После 1985 г. глубокая депрессия, возраст и плохое здоровье подкосили его… часть из этих проблем [депрессию] он объяснял ошибочным диагнозом. В интервью 1985 г. он сказал, что «было время, когда состояние моего здоровья было очень плохим. В течение двух или трех лет я страдал от того, что врачи называют “депрессией”. Я всегда говорил,