самом деле только звучит, — сказал Семен.

— Ладно, пойду за мас-с-стером, — вздохнул Вальтер. — Как бы он на радос-с-стях делов не наделал.

— Чао, — сказал Семен, провожая взглядом ящерицу, шмыгнувшую в ближайшую щель.

В этот самый момент хлопнула дверь — и в кабинет вошел товарищ Сталин собственной персоной.

— Носятся как угорелые, чуть с ног не сбили и даже не извинились, — проворчал он, поправляя фуражку. — А еще говорят «Европейское воспитание»! Тьфу! О, дружок, вот ты где, — он улыбнулся, наклонился и похлопал Семена по голове. — Куда же ты опять запропал, негодник? Взрывал еще один замок?

Рассмеявшись, он уселся за стол, достал кисет с табаком и принялся забивать трубку. Хрипло запел телефон. С явной неохотой оторвавшись от своего занятия, Сталин потянулся за трубкой:

— Алло. Кто это? Зайцев? А где Лаврентий Павлович? Не появлялся целый вечер? Хм, странно. Совершенно на него не похоже. Так что за срочный повод? Перебежчик из Чехословакии? Бывший ученый с необычайно ценными сведениями? Хочет говорить только со мной? Конечно же, пропускайте! Как я его узнаю? Высокий рост? Один глаз? Длинная черная борода? Угу, угу, так, и когда он прибудет? Пять минут? Спускаюсь!

Положив трубку, Сталин, совершенно позабыв о намерении покурить, отряхнул брюки, пригладил усы и бодрым шагом направился в коридор. Семен же, полный дурными предчувствиями, последовал за ним. Очутившись в вестибюле, Сталин засунул большие пальцы за ремень и огляделся. Грохнули двери, послышался знакомый стук — и в отель, улыбаясь во все тридцать два зуба, вошел Распутин.

Глава 24

Сущность войны — обман. Искусный должен изображать неумелость.

Сунь Цзы в ответ на вопрос, каким образом его смог избить крестьянин с палкой.

— А вы, должно быть и есть тот самый… — шагнул вперед Сталин, широко улыбнулся, и протянул ладонь.

— Джон Малкович, профессор биологии, обладатель трех научных степеней с правом преподавания в одиннадцати странах на пяти языках, — и глазом не моргнул Распутин, ответив ему крепким рукопожатием. — Для меня безмерная честь познакомиться с вами, товарищ Сталин. Слышал о вас много лестных вещей.

— Взаимно, — ответил тот и откашлялся в кулак. — Так стало быть, у вас при себе есть какие-то необычно ценные сведения, которые вы готовы передать Советам?

— О, не то слово, — кивнул Распутин. — Последние полгода я работал в тайной лаборатории над чрезвычайно серьезным проектом, чье название помимо меня знают всего с десяток людей в Европе, включая верхушку Третьего Рейха. Благодаря собственной хитрости и благоволению фортуны мне удалось ускользнуть из лап нацистов целым и невредимым, прихватив с собой парочку папок с любопытными документами и занятными исследованиями — и теперь я полон желания полностью искупить все то зло что создал своими руками, пускай и не по собственной воле.

— Быть может, продолжим разговор в моем кабинете? — предложил Сталин и быстро-быстро огляделся, убеждаясь, что их разговор не подслушивают лишние уши.

— С радостью, — кивнул Распутин и деланно зевнул, прикрыв рот ладонью. — Однако я в дороге уже несколько дней и совсем не прочь чутка передохнуть. Вы не сочтете за оскорбление, если я сниму номер и хотя бы разложу чемоданы?

— Разумеется! — всплеснул руками Сталин. — Отдыхайте столько, сколько сочтете нужным. К слову, можете записать все расходы на мой счет и ни в чем в себе не отказывать.

— Весьма щедро с вашей стороны, — поклонился Распутин. — Но я человек простой и мне подойдет какой-нибудь захудалый трехкомнатный люкс с видом на парк. Ничего сверхвыдающегося — пуховые перины, трехразовое питание и безлимитный бар.

— Пару мгновений — сейчас я найду своего помощника, который организует все в наилучшем виде, — пообещал Сталин и направился прочь, ворча в усы и осматриваясь по сторонам: — Лаврентий Палыч, ну нашли вы, конечно, время в прятки играть…

Семен и Распутин проводили взглядами удаляющегося генсека.

— Джон Малкович, значит? — спросил Семен, когда они остались вдвоем. — Профессор биологии?

— Типичное чехословацкое имя, — пожал плечами Распутин, усаживаясь в ближайшее кресло. — Что же касается присвоенных мною регалий — между прочим, в свое время я закончил целых три класса церковно-приходской школы. Не думаю, что в этих ваших хваленых университетах я бы услышал хоть что-то новенькое.

— Знаешь, я тут подумал — это первый раз за все время, когда ты не пытаешься убить меня после того, как мы перекинемся парой слов, — сказал Семен. — Забавно, не так ли?

— А что если я пришел предложить мировую? — поинтересовался Распутин.

— Разве что войну, — ответил Семен. — Хотя она и без твоей помощи началась. Или с твоей?

— Предлагаю не копаться в делах давно минувших дней, — отмахнулся Распутин. — Война — она ведь никогда не меняется. Кстати, оглянись-ка вокруг. Не замечаешь ничего подозрительного?

Семен последовал его совету. И действительно — весь холл отеля был заполнен штурмовиками-клонами, которые усилено делали вид, что рассматривают картины, читают газеты, ведут беседы друг с другом или же попросту ходят туда-сюда, изображая простых зевак.

— Ты когда успел-то? — только и спросил Семен. — Не успел за порог ступить, а уже продыху от твоих терминаторов нет.

— Поживи с мое — и не такому научишься, — подмигнул ему Распутин. — Хотя то вряд ли даже без моих потуг — как никак, котам отмерен век недолгий.

— Сеня, по данным моих информаторов Распутин уже где-то в Варшаве. Будь бдителен, — раздался из ошейника голос Сэма. — Он невероятно зол и смертельно опасен.

— По моим данным он сидит напротив, сложив нога на ногу, и пускается в пространные рассуждения, — сказал Семен.

В ответ послышался какой-то невнятный звук, походивший на сдавленный писк, шум борьбы, рычание, ворчание, и вот наконец он услышал Альфонсо:

— Шмель Один, Шмель Один, это Гнездо. Цель прямо перед вами?

— Так точно, — ответил Семен. — На расстоянии вытянутой лапы.

— Запускайте протокол ликвидации, пускай даже ценой собственной жизни. Страна вас не забудет.

— Моя или твоя? — поинтересовался Семен.

— Обе! — гавкнул Альфонсо. — Приступайте к выполнению приказа немедленно. У вас все равно девять жизней, одно больше, одной меньше. Конец связи.

— Легко сказать, — буркнул Семен и обратился к Распутину: — У тебя случайно нет аллергии на кошачью шерсть?

— Только на купание в проруби, — развел руками тот.

— Столько времени у нас нет, — сказал Семен. — До первых заморозков в лучшем случае полгода. Ладно, давай без обиняков — я знаю, что ты не уйдешь без философского камня, ты знаешь, что мы его тебе просто так не отдадим, ну вот и объясни: к чему весь этот спектакль?

— С первым тезисом соглашусь, — кивнул Распутин и, загадочно улыбнувшись, добавил. — А вот со вторым вынужден