Шершелев умел сглаживать углы, склеивать трещины, примирять врагов и устанавливать мир там, где ломались копья. Он был ласков и миролюбив, что не мешало ему наводить порядок в учебном процессе железной рукой. Никто не видел его рассерженным или взволнованным, к студентам он обращался: «дуся моя» без различия факультета и пола. А к преподавателям исключительно: «душа моя». Однако при всей своей мягкости и чудачестве Шершелев не заработал кличку. Прозвища почему-то к нему не липли. Все, от уборщицы до ректора, за глаза называли его Людвиг Карлович. Никак иначе. К Варваре Шершелев относился ровно так, как и к прочим ретивым аспирантам, которые прошли перед его глазами. То есть мягко журил, уговаривая быть не строгой, а мудрой.

Варвара постучала в кабинет и открыла дверь, не дожидаясь разрешения. Шершелева не узнала. Проректор был суров, если не сказать – сердит. Густые седые брови сдвинуты. Из-под них на Варвару недобро сверкнули черные глаза.

– Зайдите, Ванзарова.

Сухое обращение было подчеркнуто жестом: ей указывали на место. Не сесть, а встать у дальнего края Т-образного стола. Обычно по его сторонам усаживались враги, которые выходили из кабинета с миром. Сейчас на стол опирался локтем мужчина в куртке дорогого бренда. Он сидел спиной к дверям и не повернул головы. Это было не нужно. Варвара узнала затылок, из которого волосы торчали в модном беспорядке. Она встала там, где указали, как послушная девочка.

– Что вы себе позволяете?

Такого тона и обращения Варвара не ожидала. Никто в институте не слышал, чтобы Шершелев повышал голос.

– Почему считаете возможным ставить свои прихоти выше интересов учебного процесса и того, ради чего мы все трудимся: воспитать новое поколение талантливых актеров!

Варвара поняла, что должна помалкивать. Лавры человека, который довел до бешенства Людвига Карловича, – совсем не та слава, которую нужно искать. Она опустила голову, будто ей стыдно, чтобы старательно принюхаться к куртке. Нет, запах другой, не такой, как на кухне Торчак. От куртки пахло деньгами. В мужском парфюме Варвара не разбиралась. Отношения с Митей не успели дойти до подарка с запахом на 23 Февраля.

Шершелев оценил покорность, проявленную драконом-аспиранткой. Его брови немного разошлись.

– Как вы могли свою личную неприязнь к одному из лучших режиссеров современности и точно лучшему режиссеру нашего города перенести на его студентов! – продолжил он строго, однако не так, чтобы дрожать мелкой дрожью. – В своих так называемых лживых рецензиях можете сколько угодно порочить творческие поиски нашего дорогого Кирилла Дмитриевича. Но у педагога нет права переносить свое отношение к режиссеру на его студентов. Лишать их стипендии, и без того крошечной. Отнимать время на подготовку творческих заданий мастера. И вообще требовать невозможного! Это мелко и недостойно звания аспиранта нашего института, будущего ученого и преподавателя!

– Вот именно: мелко и недостойно! – Рука сидевшего поднялась, чтобы вознести указательный палец. Модный рукав чуть съехал, обнажая запястье, схваченное браслетом. Из красного пластика.

– Совершенно верно замечено: мелко и недостойно! – подхватил Шершелев, будто не он это только что сказал. – Потрудитесь, аспирант Ванзарова, сделать правильные выводы из ошибки, которую допустили. Будем считать, что ее можно простить по причине вашей молодости и неопытности. Но пусть это послужит вам хорошим уроком…

Людвиг Карлович кивнул гостю, будто спрашивал: «Ну как я вам?» Голос его обрел всегдашнюю мягкость и доброжелательность.

Варваре оставался пустяк: всего лишь согласиться. Больше от нее ничего не требовалось. В качестве покаяния сказать: «Все поняла, Людвиг Карлович» или что-то вроде.

– Что я должна сделать? – тихо спросила Варвара.

Ее упрямство Людвигу Карловичу не понравилось. Брови поползли к переносице.

– Вы должны быть чутким педагогом, Ванзарова, – сказал он больше, чем мог. – Завтра курс провожает в последний путь своего второго педагога, нашу дорогую Карину Антоновну Торчак, ребята будут в тяжелом моральном состоянии. Послезавтра вы назначили перезачет курсу. Проявите добросердечие, Ванзарова. Это всего лишь зачет. Они будущие актеры, у них тонкая душевная организация, одного завтрашнего испытания для них достаточно… Вы меня поняли, Ванзарова?

Трудно не понять, когда проректор требует поставить всему курсу зачет автоматом. Трудно не согласиться на такую пустяковую просьбу. Ну, в самом деле, о чем тут говорить: всего лишь росчерк в ведомости и зачетке.

– Я вас поняла, Людвиг Карлович, – ответила Варвара. – Каждый студент получит то, что заслужит. У них было три дня на подготовку, включая сегодняшний. Завтра ничто не мешает пропустить поминки и сесть за пьесы…

Она видела, как лицо Шершелева розовеет, словно отблески разгорающегося пожара, но остановиться уже не могла.

– Что же касается уважаемого вами режиссера Мукомолова, то ему надо знать: за ложь придется отвечать. За всю ложь. За мелкую, за крупную и за самую большую. Потому что режиссер Мукомолов слишком много врет. Он сильно ошибается. Если увидите его, Людвиг Карлович, передайте, пожалуйста, мои слова: ложь наказуема. Очень скоро. Раньше, чем он думает. А рецензии мои не лживые, я пишу только то, что считаю нужным. Честно. Даже про великих режиссеров. Тем более – про посредственных.

Пока в кабинете звенела тишина, а лицо Людвига Карловича багровело, Варвара развернулась и вышла, сумев не хлопнуть дверью. Сквозь нее долетел отчаянный крик: «Ванзарова, вернитесь!», но ей было все равно. Она сказал все что могла. Трудно ожидать от мужчины мелкую подлость: воспользоваться смертью Торчак и прийти жаловаться к проректору, просить за курс, который видит раз в полгода. И как жаловаться: нагло и мелочно обманывать. Еще хуже врать, чем капитану Половцу. Подлая душонка. Такая гадость несовместима с настоящим талантом. Даже головы не повернул, демонстрирует презрение. И откуда у него пластиковая стяжка на руке?

В буре мыслей Варвара пошла в учебную часть. Инка, как всегда, была занята: читала в интернете сплетни о звездах кино.

– Ну, как? – спросила она, ожидая чего-то более интересного.

– У вас тут что-то случилось? – ответила Варвара вопросом на вопрос. – Людвиг Карлович сам не свой.

Инка всем лицом выразила удивление:

– А ты не знаешь?

– Еще кого-то убили?

– Упаси Бог! – Инка стала усердно плевать через левое плечо. – С утра был следователь, который ведет дело о смерти Торчак, симпатичный мужчина. Закрылся с Людвигом Карловичем, потом пришел к нам, изъял твои ведомости. Ты что натворила?

Чего-то подобного следовало ожидать. Капитан Половец пытается найти доказательства. Подписки о невыезде ему недостаточно.

– Утром неудачно сходила в гости, – ответила Варвара. – Ин, могу тебя попросить об одолжении?

Делать одолжения однокурсница всегда была готова. Это было ее любимым развлечением. Увеличивала добро в мире и разгоняла скуку канцелярских бумаг.