и сложные сплетения аллюзий остались, но само видение стало более светским, скорее включая теперь определенное понимание государства и задач правительства. Тем не менее посылки, положенные в его основу, были не менее дерзновенными, чем прежде: под благодетельной властью Габсбургов, осуществляемой специально созданной корпорацией чиновников, сделать жизнь людей упорядоченной, счастливой, добродетельной и продуктивной. Но сначала центральноевропейским Габсбургам нужно было биологически выжить как династии. В последние десятилетия правления Карла VI все чаще казалось, что это им не удастся и что участь испанской ветви постигнет и их.

17

МАРИЯ ТЕРЕЗИЯ, АВТОМАТЫ И ЧИНОВНИКИ

Дочь Карла VI Мария Терезия вступила в свои наследственные права в 1740 г. и правила владениями Габсбургов до самой смерти в 1780 г. Ее муж Франц Стефан в 1745 г. был избран императором, благодаря чему Мария Терезия получила титул императрицы. Весной 1770 г. в зале аудиенций Шенбруннского дворца, что в окрестностях Вены, она любезно приняла Вольфганга фон Кемпелена с его удивительным шахматным автоматом. Человеческая фигура в натуральную величину, одетая турком — в тюрбан и свободный халат, сидела перед тумбой, на которой стояла шахматная доска. Кемпелен не спеша открыл дверцы тумбы и раздвинул халат турка, продемонстрировав скрытые внутри шестерни и пружины, а заодно показав, что внутри не прячется человек. Затем особым ключом он торжественно завел автомат. Оживший турок устремил взор на доску, дымя трубкой с длинным чубуком, и придворным было предложено попробовать силы в игре против машины. На доске выставили случайную эндшпилевую позицию, и начался первый матч. Напряженное внимание игроков и аудитории отвлекал только Кемпелен, время от времени заводивший своего турка. Через несколько ходов автомат объявил сопернику мат.

Обман Кемпелена был изощренным. В тумбе сидел карлик на вертящемся стуле. Стул поворачивался, когда изобретатель поочередно открывал дверцы тумбы, и скрывал сидящего из виду, показывая взамен внушительного вида шестерни и блоки. Дело довершала система зеркал, магниты и потайной продух для выпуска дыма от свечей, при свете которых работал запертый шахматист. Об этом трюке догадывались, но Кемпелена так и не разоблачили, так что его турок почти столетие озадачивал зрителей. Очевидно, безымянные игроки, сидевшие внутри автомата, были мастерами своего дела — один даже поставил мат Наполеону, уличив его перед этим в жульничестве. Успех этого фокуса держался в равной степени на способностях невидимого шахматиста и на инженерном таланте Кемпелена[298].

Автоматы забавляли людей не одну сотню лет, но к середине XVIII в. они стали больше, чем просто игрушками. Машина символизировала победу человека над природой и одновременно — упорядоченностью своих движений — подчинение природы законам механистичной Вселенной, открытым Ньютоном. Человеческий организм, таким образом, тоже мог быть описан в терминах механики — как, согласно одному опусу тех лет, «самозаводящаяся машина, живая картина вечного движения». Один за другим философы (Кант, Гердер, Руссо, Бентам) поддавались иллюзии, что сам человек может оказаться заводным механизмом и, более того, что нет такой области, где не были бы применимы решения из области механики, будь то муштра солдат, организация больниц, строительство тюрем, управление фабриками и т. д. Термины усилие, мощность, тяга и аппарат стали частью философского словаря XVIII в.[299]

Общество в целом также все шире понималось философами и всеми прочими как объект, который можно чинить и настраивать, подобно механизму. Шестерни и рычаги, движущие населением, находились в руках правительства и предполагали единственное понимание государства — как находящейся в полном распоряжении правителя и его агентов машины управления и надзора, сигналы в которой посылаются сверху вниз. Как замечал один из самых известных адептов теории «государства — часового механизма», «должным образом упорядоченное государство должно быть точным аналогом машины, в которой все колесики и шестерни идеально подогнаны друг к другу; правитель же должен быть механиком, ходовой пружиной или душой… которая все приводит в движение»[300].

В эту теорию верили и Мария Терезия, правившая владениями Габсбургов в Центральной Европе с 1740 по 1780 г., и ее сын Иосиф II, в 1756 г. ставший императором и соправителем матери, а с 1780 по 1790 г. правивший единолично. Их подход к государственной деятельности характеризовался упорядоченностью, регулярностью, постоянным надзором, подотчетностью и командным стилем управления, а равно и презрением к общественным институтам, пытавшимся сдерживать «верховного механика». Достижения Марии Терезии и Иосифа грандиозны: масштабные военная и финансовая реформы, а также учреждение институтов, которые доносили волю правителя до самого низа посредством вновь созданных местных властей и округов. Более того, при них началось превращение крестьян из зависимых держателей земли в свободных фермеров, крестьянских детей обязали посещать школу, а привилегии дворян урезали. Но чтобы «государство — часовой механизм» работало как следует, требовалась полная реорганизация общества в строго определенный набор винтиков и пружин.

Автомат Кемпелена — метафора своей эпохи, но важен и турецкий костюм, в который изобретатель облачил механического шахматиста. В XVII в. турки ассоциировались с жестокостью и насилием. Теперь же, после их поражения, все турецкое стало экзотикой и почти модой. Венские аристократы одевали слуг в кафтаны и тюрбаны, пили кофе и передвигались в паланкинах, которые несли настоящие турки. Неудивительно, что залом аудиенций, где Мария Терезия принимала Кемпелена, оказался Зал миллионов (названный так позже), украшенный восточными орнаментами и изображениями. После нескольких веков противостояния Османская империя больше не представляла угрозы, и борьба с ней выродилась в уютные шахматные баталии да, как мы вскоре увидим, в потешные схватки на турнирах. Но вместо турок-османов появился новый и неожиданный враг. Им был выдающийся механик прусский король Фридрих II Великий — по определению Мишеля Фуко, «мелочно-дотошный король маленьких машин, вымуштрованных полков и долгих упражнений»[301]. Именно ему предстояло поставить Габсбургов на колени[302].

До конца XVII в. Габсбургам сопутствовало биологическое везение: в каждом поколении у них рождались наследники мужского пола. А если не рождались, всегда находились кузены или племянники. Генетическая удачливость подарила Габсбургам Бургундию, Испанию, Венгрию и Чехию, а в 1580 г. — и Португалию. Но их род начал угасать, как и должен был по законам статистики. Более того, постоянный инбридинг привел к бесплодию и высокой детской смертности. Участь, постигшая в 1700 г. испанских Габсбургов, теперь угрожала центральноевропейской ветви династии, поскольку у Карла VI родились только дочери, которые не могли законно наследовать императорский трон, и ни у кого из его родственников не было сыновей. Перед Габсбургами замаячила опасность вымирания.

Перед вступлением в брак в 1708 г. Карл VI не преминул удостовериться, что его невеста, ослепительная красавица Елизавета Кристина Брауншвейгская, не бесплодна, для чего подверг ее перед венчанием унизительному гинекологическому осмотру.