Она подалась вперед и накрыла руку Эммы своей ладонью.

– Вы видите, Эмма, дорогая, услышав такое об этомубийстве, о подозрениях, что убитая – та Мартина, с которой был знаком Эдмунд,я не могла не приехать и не сказать вам правду. Кто-то из нас двоих – либо вылибо я – должен поставить в известность полицию. Не знаю, кто эта убитаяженщина, но она – не Мартина.

– Я все еще не в состоянии осмыслить, – сказалаЭмма, – что вы, вы, – та самая Мартина, о которой мне писал мойродной Эдмунд. – Она вздохнула, покачивая головой, и вдруг озадаченносдвинула брови. – Но что-то я не понимаю. Так, значит, это вы прислали мнеписьмо?

Леди Стоддарт-Уэст решительно мотнула головой.

– Нет-нет, конечно, нет, я ничего вам не писала.

– Тогда… – Эмма не договорила.

– Тогда есть кто-то, кто выдавал себя за Мартину,возможно, надеясь выманить у вас деньги? Да, должно быть. Вот только кто?

Эмма произнесла медленно:

– По-видимому, были в то время люди, которые знали овас с Эдмундом?

Ее гостья повела плечами.

– Были, вероятно. Но я ни с кем не сходилась накоротке,не поддерживала тесных отношений. А с тех пор, как приехала в Англию, вообще незаикалась об этом. Кроме того, зачем было ждать столько времени? Странно, оченьстранно.

– Я тоже не понимаю, – сказала Эмма. –Посмотрим, что скажет инспектор Краддок. – У нее потеплели глаза. – Ятак рада, что наконец-то вижу вас, милая.

– И я рада. Эдмунд так часто говорил о вас! Он былужасно к вам привязан. У меня, знаете, все счастливо сложилось в моей новойжизни, но все равно есть такое, что не забывается.

Эмма с глубоким вздохом откинулась на подушки.

– Невероятное облегчение, – сказала она. –Покуда мы боялись, что убитая может оказаться Мартиной, нас не покидалоощущение, что это как-то связано с нашей семьей. И вот теперь прямо горасвалилась с плеч! Кем бы ни оказалась эта несчастная, ясно, что к нам она неимеет никакого отношения.

Стройная секретарша принесла Гарольду Кракенторпу обычную вэтот предвечерний час чашку чая.

– Благодарю, мисс Эллис. Я сегодня уйду пораньше.

– Вам, по-настоящему, вообще не следовало бы ещеприходить, мистер Кракенторп, – сказала мисс Эллис. – Вид у вассовсем неважный.

– Со мной все порядке, – отозвался ГарольдКракенторп, хотя и впрямь чувствовал себя неважно. Еще бы, угодить в такуюпередрягу. Ну ничего, это все уже позади.

Невероятно, размышлял он безрадостно, что Альфреда скосило,а старик выстоял. Сколько, в конце концов, ему стукнуло – семьдесят три?Семьдесят четыре? И столько лет без конца болеет… Казалось бы, если уж сужденокому-то стать жертвой, то в первую очередь старику. Так нет же. Зачем-то еюдолжен был стать Альфред. Альфред, который, казалось бы, был крепкий, жилистыймалый. Никогда не жаловался на здоровье.

Гарольд вздохнул и откинулся на спинку кресла. Секретаршаправа. Он пока не вернул себе надлежащую форму, но желание побывать в своейконторе пересилило. Хотелось проверить, как подвигаются дела, оценить положениевещей. Что ж, положение – критическое! Все буквально висит на волоске. Хотяобстановка кругом, – он огляделся, – этот шикарный кабинет, лосксветлого дерева, дорогие современные кресла – говорит о преуспеянии, и отлично,так и надо! Вот в чем Альфред всегда ошибался. Если внешний вид говорит обуспехе, люди думают, что ты преуспеваешь. Пока о шаткости его финансовогоположения слухи еще не поползли. Но все равно, отодвинуть крах надолгоневозможно. Ну почему, почему умер Альфред, а не отец! Так нет же, у этого какбудто лишь прибавилось здоровья от мышьяка! Эх, унесла бы эта история с собойотца – и конец всем заботам!

И все же главное – не показывать виду, что тебя гнететзабота. Великая вещь, видимость преуспеяния. Не то что у бедняги Альфреда с егонеизменно скользким, не внушающим доверия видом, – видом, который выдавалего с головой. Один из тех, кто занят мышиной возней с мелкими махинациями, ктоникогда не играет по-крупному. Здесь покрутится с малопочтенной публикой, тамобстряпает сомнительное дельце, никогда не переступая черту, за которой тебякарает закон, но всякий раз подходя к ней вплотную. И чего этим достиг?Короткие периоды безбедной жизни – и назад на скользкий и сомнительный путь.Альфреду несвойствен был размах. Так что, если вдуматься, не столь уж великапотеря. Он никогда не питал особенно теплых чувств к Альфреду, не говоря уже отом, что раз Альфреда не стало, то деньги, оставленные выжигой дедом, длякаждого из наследников возрастут, став не пятой долей, а четвертой. Оченьнедурно.

Лицо у Гарольда немного прояснилось. Он встал, взял шляпу,пальто и вышел из конторы. Не мешает расслабиться на денек-другой. Он еще неокончательно окреп. Машина ждала внизу, и вскоре она уже пробиралась позабитому транспортом Лондону в направлении его дома.

Дарвин – так звали его слугу – открыл ему дверь.

– Только что прибыла ее светлость, сэр, – сказалон.

В первый миг Гарольд лишь хлопал глазами. Алис? Фу ты, развеона должна была вернуться сегодня? А он совсем забыл. Хорошо, что Дарвинпредупредил его. Не очень-то получилось бы красиво, если бы, поднявшись наверх,он остолбенел при виде жены. Хотя не сказать, чтобы это имело большое значение.У них с Алис нет особых иллюзий относительно чувств друг к другу. Возможно,впрочем, что Алис и питает к нему какие-то чувства, как знать.

В целом Алис жестоко обманула его надежды. Конечно, он небыл в нее влюблен, когда женился, но находил ее, несмотря на достаточноневзрачную внешность, приятной. Кроме того, бесспорно, сыграли свою роль еесемья и родственные связи. Не столь, пожалуй, важную роль, как могли бы, потомучто, женясь на Алис, он задумывался и о положении своих будущих детей. Полезнобудет его сыновьям иметь такую родню. Но сыновей не было, не было и дочерей, и ничегоим не оставалось с Алис, как только стареть бок о бок, не находя, большейчастью, ни общих тем для разговора, ни особенного удовольствия в обществе другдруга.

Она проводила много времени вне дома, у родных, а зимойобычно уезжала на Ривьеру. Ее это устраивало, а его не волновало.

Сейчас он поднялся в гостиную и приветствовал жену всоответствии с правилами хорошего тона.

– Вот ты и дома, дорогая! Извини, что не мог тебявстретить, дела задержали в Сити. И так насилу вырвался. Ну, как было вСан-Рафаэле?

Алис стала рассказывать, как было в Сан-Рафаэле. Худощавая,рыжеватая, с горбатым носом и карими невыразительными глазами, она говорила справильными оборотами речи, однообразным и тусклым голосом. Доехалаблагополучно, хотя на пароме через Ла-Манш немного качало. Таможенники в Дувребыли, по обыкновению, несносны.