– Дайс, – просит он, наклоняясь ко мне так, чтобы заглянуть в глаза. – Дайс. Пожалуйста, просто поговори со мной.

И я начинаю рыдать.

Последний раз я плакала на похоронах двоюродной бабушки Джины. По какой-то необъяснимой причине это так… приятно – дать волю чувствам.

По крайней мере, Дуайт не похож на оленя, которого свет фар застал врасплох посреди дороги, а ведь большинство парней, на мой взгляд, именно так и пугаются, когда девушка начинает рыдать. Уму непостижимо, что я не сдержалась, но это выше моих сил. Будто все заградительные шлюзы внутри меня раскрылись, и вот вам результат: я сижу на полу библиотеки, тихо всхлипывая в объятиях Дуайта. Круговыми движениями он поглаживает мне спину, проводит пальцами по волосам, позволяя мне выплакаться на его груди.

А у меня в голове лишь одна мысль: «Как хорошо, что это он».

К счастью, я привыкла плакать тихо; иначе нас бы уже давно обнаружили. В конце концов, это же библиотека – здесь нельзя шуметь.

Когда рыдания начинают стихать, мое тело перестает трястись и лишь слезы продолжают беззвучно струиться по щекам, я говорю:

– Я испачкала соплями твою рубашку.

Дуайт тихонько смеется и ерзает, роясь в кармане.

– Держи. Он чистый, клянусь. – Он вкладывает мне в руку бумажный платочек, я вытираю лицо и сморкаюсь – деликатно.

– Спасибо. – Я охрипла. Во рту гадкий привкус.

Он отдергивает руки, когда я сажусь ровнее, а потом ухмыляется и отбирает у меня платочек, чтобы вытереть мне лицо и поплывшую под глазами тушь.

– Выглядишь ужасно.

– Айк, а ты умеешь говорить комплименты.

– Вижу, чувство юмора ты еще не потеряла.

Уголок моего рта дергается в попытке улыбнуться. Я снова беру платочек, вытираю нос и остатки слез на щеках.

Собираюсь уже извиниться, но Дуайт, видимо, догадывается о моих намерениях и опережает меня:

– Не надо.

И я умолкаю.

Мгновение мы смотрим друг на друга, а потом он протягивает руку, и я без колебаний прижимаюсь к нему. Кладу голову ему на грудь прямо над сердцем и слышу, как оно бьется, сильно и ровно. Это успокаивает. Дуайт обнимает меня рукой, я ощущаю ее тепло. Вздрагиваю, внезапно осознав, как холодно мне в одной тонкой футболке.

Но это не романтическое объятие, а дружеское. Утешающее. Дуайт просто старается быть милым. Быть рядом со мной. И сейчас мне не нужно ничего другого.

– Дайс, – тихонько зовет он, его дыхание щекочет мне щеку. – Ты не обязана рассказывать, что случилось, но я готов выслушать, если захочешь поговорить. Иногда нужно выговориться, и станет легче. Я не собираюсь осуждать тебя.

Какая-то часть меня хочет промолчать; стоит произнести вслух – и реальность вернется. Но еще больше мне хочется во всем ему признаться, чтобы Дуайт использовал свой острый ум и нашел верное решение для меня, словно я – уравнение с несколькими неизвестными, которые должны стать известными. Вроде бы глупость, но, представляя себя так, я могу заняться самообманом и вообразить, что все не так уж плохо, все еще можно исправить. И в любом случае, я уже и так слишком много рассказала ему о себе.

Слова срываются с моих губ прежде, чем я успеваю обдумать их.

– Все так сложно, поскольку впереди бал, и я очень из-за него волнуюсь, но не так, как остальные, потому что у меня есть другие причины, а девчонки практически догадались о них, и я едва ли все не испортила, а я просто не могу себе этого позволить. Я не могу вернуться к тому, как все было. Ясно? Просто не могу. Да еще вся эта история с Брайсом, который хочет секса, но…

Я плотно сжимаю губы. На глаза снова наворачиваются слезы, но на этот раз мне удается их сдержать. Я не могу рассказать Дуайту все, выложить ему свои самые сокровенные мысли. Кроме того, ему ведь все равно, не так ли? Он просто старается быть милым.

Поэтому лучше не буду утомлять его подробностями.

Рука Дуайта застывает в моих волосах. До сих пор я даже не замечала, что он их гладит.

– Что за история с Брайсом, Мэдисон? – спрашивает Дуайт пугающе ледяным тоном. – Он же не… он… что-нибудь с тобой сделал?

– Нет! – вскрикиваю я, но тут же вспоминаю: нужно вести себя тихо. – Боже, нет. Он просто… мне показалось, он немного… разочаровался во мне после отказа. Но все в порядке. Он сказал, что подождет. Ничего страшного.

Не знаю, зачем сказала «ничего страшного», ведь мы оба поняли – я так не считаю.

По правде говоря, неизвестно, на сколько еще хватит терпения у Брайса. Неизвестно, сколько пройдет времени, прежде чем он снова спросит, и, возможно, ему надоест ждать. Я помню, он сказал, что любит меня, и я верю ему, но просто не могу предположить, как пойдет дальше. Мне бы хотелось ошибаться и зря себя накручивать. Но я не могу заставить себя поверить в это. Не то чтобы у меня был большой опыт по части парней. Понятия не имею, справедливы ли мои опасения насчет терпения Брайса или глупы.

Но, к счастью, Дуайт не пытается развивать эту тему.

Он встречается со мной взглядом, и его зеленые глаза наполнены такой болью, такой печалью – но не жалостью, нет. Скорее, он мне сочувствует.

Затем он кладет ладонь мне на щеку, не позволяя отвернуться. Мне на ум приходит странная мысль: «Только бы он во мне не разочаровался. Мне нужен Дуайт. Я не хочу портить с ним отношения».

Поэтому я удерживаю его взгляд, и выражение его лица медленно смягчается, пока не появляется намек на кривоватую улыбку.

Молчание между нами, прежде успокаивающее, внезапно становится другим. Натянутым. Даже напряженным. Нет, напряженным – это слишком сильно сказано, лучше «тревожным». Да. Тяжелое, тревожное молчание.

Но самое странное — я не чувствую себя неловко. И вся боль и оцепенение, поглощавшие меня, отступают. После них в душе не остается пустоты; как в тот раз, когда мы с Дуайтом сидели в молчании на заднем дворе моего дома, я сейчас чувствую себя довольной. Не то чтобы совсем счастливой, но и не просто умиротворенной. Это приятное чувство, даже если у меня охрипло горло и я все еще немного шмыгаю носом после рыданий.

Не знаю, кто из нас первым подается вперед, но внезапно мы наклоняемся друг к другу, и в следующую секунду – целуемся. Поцелуй робкий – словно мы оба в замешательстве. Губы Дуайта мягко и нерешительно касаются моих, и я понимаю, что сама действую так же. А затем, неторопливо, я углубляю поцелуй, и Дуайт нежно целует меня в ответ, одной рукой все еще удерживая мое лицо, а другой обнимая за спину. Он прикасается ко мне, будто я сделана из хрусталя, и в данный момент так и есть; но не только в том, что касается меня. Сам момент, такой идеальный и счастливый, очень хрупок, и мне кажется, мы оба понимаем: он вот-вот рассыплется осколками.