– О, черт, да. Хорошо, что она одумалась.

– Да, я знаю.

Они обе переводят взгляд на меня, но, только когда Мелисса спрашивает: «А как насчет тебя и Брайса?» – я осознаю: и мне нужно сообщить им выбранный цвет наряда.

– Понятия не имею, – пожимаю я плечами. – Может быть, синий? Я еще не думала об этом.

– Брайс хорошо смотрится в синем, – замечает Мелисса.

Как будто это должно мне помочь.

– Да, это так, – снова пожимаю я плечами. – Не знаю. Я решила выбрать то платье, которое мне больше понравится.

– Но ты же должна понимать, чего примерно хочешь, – поражается Тиффани. – Вырез сердечком? Юбка «рыбий хвост»? Со шлейфом? На бретельках?

Я даже не до конца уверена, что знаю, как выглядит юбка «рыбий хвост». Снова пожимаю плечами – это и есть мой ответ.

Тиффани изумленно смотрит на меня, прежде чем подтянуть отвисшую челюсть, а Мелисса просто уставилась, выпучив глаза. Мне хочется поерзать на стуле; сейчас я выгляжу очень странной, поскольку не так предвкушаю бал, как они.

Не поймите меня неправильно, я действительно его предвкушаю. Правда. Черт возьми, это будет мой первый бал! И я собираюсь прийти на него в качестве девушки лучшего футболиста и самого симпатичного парня школы! Я, Мэдисон Кларк. Я иду на танцы!

Но да, в то же время меня это ужасно тревожит. Подозреваю, что не смогу веселиться наравне с остальными, – и слегка нервничаю, поскольку никогда раньше на балы не ходила. Проблема вот в чем: нас с подругами волнуют разные вещи; и своими тревогами я с ними делиться не хочу.

Но они ошибочно принимают отсутствие у меня интереса к выбору наряда за нежелание вообще посещать бал.

Конечно, я не хочу им это объяснять. Не могу. Придется выложить и все остальное. А подобного я ни за что не допущу.

– Серьезно, – слышу я голос Тиффани, – ты ведешь себя так, будто никогда раньше не ходила на танцы.

На долю секунды мне кажется, что сейчас прозвенит звонок и спасет меня, отправив всех обратно в класс. Я задерживаю дыхание и считаю: раз, два, три, четыре… Но ничего не происходит. Естественно, ничего не происходит.

– Совсем забыла! Сегодня утром я должна была срочно встретиться с тренером по поводу соревнований по легкой атлетике! – Я хлопаю себя ладонью по лбу и вскакиваю на ноги, с грохотом отодвинув стул и привлекая к себе всеобщее внимание – в последнее время это уже стало привычкой. – Увидимся позже, ладно?

И я выбегаю оттуда так быстро, как только могу, чтобы не показаться еще большей дурой.

Я сказала почти правду. Мне действительно нужно встретиться с тренером. Но она разрешила заглянуть к ней на перемене, так я и планировала поступить до этого момента. Поднимаю взгляд и осознаю, что иду вовсе не в ее кабинет. Но не разворачиваюсь, а просто продолжаю идти дальше. В ушах гремит музыка. Я даже не заметила, как надела наушники; наверное, это было рефлекторное действие. А еще я практически задыхаюсь – грудь вздымается от неглубоких, частых вдохов; сердце трепещет; руки трясутся, а ноги так дрожат, что, кажется, сейчас упаду.

К счастью, мне удается без происшествий добраться до библиотеки.

Сама не знаю, зачем я сюда пришла. Но здесь тихо, и можно надеяться: мне никто не помешает, так как все в своих классах или на пути на первый урок. Укроюсь от любопытных глаз. Я бреду между рядов книжных полок, не имея понятия, в какой секции нахожусь, и, наконец, останавливаюсь. И просто… оседаю на пол. И остаюсь так.

Даже не знаю, смогу ли вновь подняться. Поэтому просто подтягиваю колени к груди и прижимаюсь к ним лбом, зажмурив глаза так сильно, что вижу яркие пятна на темном фоне. Словно пытаюсь отрешиться от окружающего мира.

Полагаю, это для меня характерно.

Дыхание понемногу выравнивается, и тут на плечо мне ложится рука, из-за чего я резко подпрыгиваю и ударяюсь головой о полку позади себя. С одной из верхних полок на меня падает книга.

– Извини, – говорит Дуайт, – я не хотел тебя напугать.

Он успевает первым поднять книгу и возвращает ее на место. Я потираю затылок и чуть-чуть вытягиваю ноги.

Тогда Дуайт садится рядом со мной на пол. Его плечо касается моего.

Я смотрю на него, отчаянно пытаясь сохранить непроницаемое выражение лица. Это оказывается не сложным.

Дуайт же, наоборот, выглядит обеспокоенным: глубокая складка на лбу, тревожная тень в глазах, даже маленькая морщинка на носу.

– Все в порядке? – спрашивает он.

Я медленно киваю, но Дуайт произносит:

– Врешь.

Я смеюсь. Не так уныло, как сама от себя ожидала, что хорошо.

– Все в порядке.

– Самая большая ложь во Вселенной.

Я криво улыбаюсь, но ничего не отвечаю. Да и что тут можно сказать? Признаться Дуайту, мол, я устала убегать от всего этого? Мне надоело притворяться той, кем я на самом деле не являюсь? Я отчаянно пытаюсь жить новой жизнью, но уже близка к тому моменту, когда испорчу и потеряю все?

Я не знаю, что ему сказать.

Я не знаю, что сказать себе.

Поэтому через некоторое время первым начинает он:

– Дисания.

– Что? – глядя на него, я склоняю голову набок.

– Дисания, – повторяет Дуайт. – Состояние, когда утром трудно встать с постели. Я где-то читал: это считалось «редким заболеванием». Не требуется большого ума, чтобы понять: тот, кто так считал, явно не знал, как живется школьникам.

Он специально пытается рассмешить меня. И мне хочется рассмеяться, поскольку это правда смешно. Но не получается – не знаю почему. Пытаюсь улыбнуться, но мышцы на моем лице словно задеревенели, и это больше похоже на гримасу.

– Алекситимия, – продолжает Дуайт. – Трудности с описанием собственных чувств.

Мне удается слегка кивнуть.

– Экседентезиаст.

Ты что, словарь на завтрак проглотил? К чему все эти научные термины, Айк?

– Тот, кто улыбается фальшиво, – поясняет он. – И сейчас, подруга, это как раз ты.

Он кладет указательный палец мне под подбородок и удерживает его там, вынуждая нас встретиться взглядами. Его глаза такие печальные, такие умоляющие, такие неравнодушные, что мне приходится опустить свои. Я смотрю на свои ногти, которые пытаюсь отрастить. В этом освещении на них заметен слой стойкого прозрачного лака.

Я понимаю, Дуайт ждет моих признаний. И мне хочется признаться ему. Довериться, ведь я знаю: даже если он не поймет, то хотя бы не посчитает меня дурой. Но я не могу ему сказать. Просто не могу этого сделать. Все осталось в прошлом, в Пайнфорде. Заперто глубоко на задворках моего сознания.

«Я не могу прямо сейчас, – хочется мне ответить Дуайту. – Я не хочу прямо сейчас. Пожалуйста, не надо…»