По звуку колокольчика из толпы вышел Клеман де Френель. Ему выпала честь возложить корону на голову своему воспитаннику. Далеко в прошлом остался тот день, когда его назначили наставником маленького принца, который удирал со всех ног, если ему собирались стричь ногти, и считал: первое число означает «первое, что пришло на ум».

Клеман двигался медленно, зная, что каждый шаг отдаляет молодого короля от детства, от увлекательных странствий, от беззаботной юности. Он знал до Тибо двух монархов, мог судить об их трудах, заслугах и усталости. Знал, что ни днем ни ночью они не забывали о тайне, об изнанке благополучия королевства. Клеман не спеша приблизился к Манфреду, стоявшему прямо, по струнке. Тот держал обеими руками корону на подушке с бубенчиками.

Старый наставник принял из рук Манфреда корону, поднялся на три ступени к трону и опустился на одно колено. Одновременно он следил за выражением лица Тибо. Сосредоточенным. Отрешенным. Ни тени торжества, самодовольства. Клеман почувствовал гордость. Это он выковывал воплощение царственной скромности, как кузнец кует металл тяжким молотом. Клеман высоко поднял корону, досчитал до семи и опустил ее на голову Тибо.

Молодой король сначала почувствовал прохладу шелка, потом тяжесть благородного металла и гранатов. И вдруг ему показалось, что на него навалилась вся тяжесть земного шара. Миг прозрения и ужаса, горло перехватило, он не мог дышать. В следующее мгновение Тибо ощутил присутствие отца, короля Альберика, теплое, осязаемое, такое же настоящее, как горностаевая мантия.

– Тибо, его величество король Королевства Краеугольного Камня, – провозгласил Клеман.

– Да здравствует король! – закричали гости.

Тибо не слышал криков. Прямо сейчас он чувствовал, что меняется физически и духовно. Новые силы пробуждались в нем. Кровь королей Краеугольного Камня заструилась по жилам. Он больше не одинок, он больше не сам по себе. Тибо встал, взял под руку королеву и прошествовал к дверям. У бронзовых створок портной вернул ему королевский кинжал, с которым он теперь никогда не должен расставаться. Многие государи считали священный кинжал вычурным ножом для бумаг, но Тибо принял его как оружие. Единственное, какое ему отныне позволено носить.

На Большой башне радостно развевался флаг. Зазвонили колокола, разнося по острову весть о великом событии, о славном празднике, который продлится пять дней и пять ночей. Не веселился только король: его ждала тяжелая работа!

В первое утро царствования Тибо сел за большой дубовый стол и чуть не утонул в море свитков, папок и нескончаемых списков просителей. Со смерти отца никто не притрагивался к бумагам, деловая жизнь замерла: тяжбы, строительные работы, распределение дров, стенные росписи, концерты, работа местных властей в провинциях. Подданные привыкли, что скромный и участливый Альберик лично разрешает все проблемы и споры, так что по-прежнему ожидали помощи, и дела застопорились. У Тибо возникло страстное желание: начать с чистого листа, без прежних долгов, привычек и правил.

Манфред собственноручно стер с дверей королевских покоев алый крест и распорядился обновить по вкусу нового короля красный кабинет, красную спальню, красную ванную. От взгляда мажордома не укрылись кипы бумаг на столе государя и черные круги у него под глазами.

– Когда ваше величество отправляется в путешествие?

Тибо не сразу сообразил, о чем его спросил Манфред, он напрочь забыл о путешествиях.

– Какое, собственно? – И почесал подбородок. – Ах да!.. – Тибо указал на бумажные горы. – Путешествие подождет, Манфред.

– Думаю, ваше величество помнит о нашем веровании, о старинном обычае королевства.

– Освежите, пожалуйста, мою память, – насмешливо попросил Тибо, развернул послание вязальщиц Центральной провинции и тут же отправил его в корзину.

– Беды и несчастья будут преследовать государя, если он не повидается со своими подданными в ближайшие месяцы правления, – сурово изрек мажордом.

– Чему нас учит история? Верование подтвердилось? – осведомился Тибо, чуждый суевериям на суше и на море.

– М-м-м… трудно сказать, ваше величество. Ни один государь не нарушал традиции.

– Что ж, придется рискнуть. Никаких путешествий, никаких аудиенций. Точка. Исключение – капитан Лебель. Хочу видеть его немедленно. Спасибо, Манфред.

– Слушаю, ваше величество. – Манфред поклонился. Весь остаток дня он только и думал, что о бедах, которые посыплются на молодого короля.

Гийом Лебель пребывал в тяжком раздумье. Приглашение к королю вырвало его из лап сомнений. Пока одевался, понял: отказать – значит, не вытащить утопающего из пучины. На аудиенцию он явился в вишневом мундире с блестящими медными пуговицами в виде лисичек – красивые пуговицы разрешалось носить только придворным. На рукавах у Лебеля красовались звезды в знак того, что он капитан. Загорелый, коротко подстриженный, подтянутый – сразу видно: заправский моряк.

– Вы необыкновенно элегантны, капитан.

Гийом, равнодушный к красивой одежде, единственным достоинством нового мундира считал большие карманы. В один из них он уже положил перочинный нож, с которым не расставался, моток веревки на всякий случай и булку: вдруг проголодается.

– У меня на службе вам мундир не понадобится, работать будете засучив рукава. У вас это отлично получается, видел собственными глазами.

– Спасибо, сир. Но скажите, как вам удастся вычерпать это бескрайнее море? – Лебель указал на бумаги, наваленные на столе.

Тибо постучал указательным пальцем по крошечному свободному пятачку.

– Благодаря терпению и неимоверной скуке.

– Привыкнете к штурвалу, станет легче, ваше величество.

– Кроме штурвала нужны паруса.

– Вы имеете в виду Совет?

– Да, необходимо собрать Совет как можно быстрее.

Тибо знал, что отец потратил не один год, собирая свой. Принимал кандидатов от каждой провинции, узнавал их прошлое, беседовал с ними лично. Труд огромный, а сейчас, после стольких потрясений, и неподъемный. Где в краткий срок найти десять опытных дельных советников? Тибо удалось набрать надежную охрану среди моряков, но разве усадишь их за стол в зале Совета?

Гийом внимательно осматривал королевский кабинет, о котором много слышал, но где никогда прежде не был. Нарядный, просторный, стены обтянуты красным узорным шелком, резные шкафы и стулья из темного дуба, бархатные занавеси с прямыми, как колонны, складками до полу. Роспись на потолке изображала благодеяния добрых правителей.

– Что скажете о моей каюте, капитан? Мебель слишком громоздкая, не так ли? А благодеяния, мне кажется, вот-вот посыплются мне на голову.

– Иллюзия, сир, так сказать, художественный эффект.

– Не уверен. Завтра же прикажу вынести лишнее. Некоторые музейные экспонаты, боюсь, и в дверь не пролезут. Например, вот этот.