Белый, как лучшая пшеничная мука, пекарь пролепетал:

– Я этого не писал и никогда ничего подобного не думал.

– Однако вы подписали лист чистой бумаги и дали возможность кому-то другому написать за вас письмо.

– Так оно и было, ваше высочество. Да, я поставил подпись на совершенно чистом листе.

Тибо воздел руки к небу.

– Зачем, Мишо? Почему?!

– Мне пригрозили, ваше высочество, пригрозили. Если бы угроза касалась меня, я бы не поддался. Но угрожали украсть Флору, мою внучку, ей всего десять лет…

Мишо уронил письмо на пол.

– Я получил анонимное послание сразу после смерти короля Альберика. В нем указывали адрес, где Флора живет, место работы ее родителей, расписание уроков в школе и занятий музыкой. Обещали, что с ее головы волоска не упадет, если я подпишу чистый лист бумаги и вложу его в месячный отчет о доходах провинции Френель. «В случае отказа готовься к самому худшему».

Мишо понимал, что его согласие чревато ужасными последствиями: признанием в преступлении, незаконным решением, нежелательным назначением или отставкой, а главное, возможностью всегда им манипулировать. Но он представить себе не мог, что его выставят расистом. Подписал он эту бумагу точно так же, как голосовал, – дрожащей правой рукой, подпертой левой.

Тибо недоверчиво качал головой, а Мишо продолжал оправдываться:

– Когда появляются дети, а потом внуки, на человека трудно положиться, ваше высочество. Ему больше нельзя доверять. Надеюсь, однажды вы сами поймете это, принц. Никакие принципы не пересилят желания их уберечь. Вчера я голосовал за вашего брата, потому что… боялся. Иными словами, я голосовал не против вас. Я голосовал за Флору.

Тибо почесал подбородок.

– С некоторым усилием я бы мог вас понять, господин Мишо, но у меня нет доказательств, что эта грязь исходит от кого-то другого.

Тибо заметил, что Эма читает письмо, подобрав его с пола.

– Чернила одни и те же в тексте письма и в подписи, – объявила она спокойно.

– Все пользуются черными чернилами, госпожа, – ответил Мишо, опустив глаза. Он не решался смотреть на Эму.

Эма пристально рассматривала письмо, чуть ли не водила по строчкам носом. Другая бы на ее месте расплакалась, но Эма читала обидные слова, будто счет из бакалейной лавки.

– Знаете, господин Мишо, я вам верю. Вы действительно поставили только подпись. Смотри, Тибо, закорючки вот здесь и здесь типичные для левши. Господин Мишо не левша, он протянул правую руку, когда брал у тебя письмо.

На этот раз пекарь смотрел Эме прямо в глаза. Может, кожа у нее и темная, зато ум светлый.

– Все мы знаем левшу, который заинтересован в распространении клеветы, лишь бы я не претендовал на корону, – кивнул Тибо. – Ему отлично известно, что от тебя, Эма, я не откажусь никогда. Однако, признаюсь честно, почерка я не узнаю.

– Ваше высочество, по моему скромному мнению, он подделывает почерки, – заявил Мишо. – После смерти короля Альберика Совет получил очень странные бумаги. Кажется, ваш брат способен менять почерки как рубашки. К тому же у него не было времени искать другого кляузника: письмо написано сразу после вашего прибытия. Насколько я понимаю, ваш брат – один из немногих, кто видел вашу супругу вчера утром.

– Согласен, но и стиль не его. Мне трудно себе представить, как Жакар «советует от чистого сердца» и «служит верой и правдой».

– Он изменился, ваше высочество. Ему помогают. У него дельные, хитроумные помощники. Вы без труда докажете, что советники брали взятки, но не докажете, что их давал Жакар. Все делается хитро и тонко.

– Возможно, это почерк хитроумного помощника, – предположил Тибо.

– Вряд ли, ваше высочество. Неужели он тоже левша? Очевидно одно: помощник хочет оставаться в тени. Он не станет писать сам, лучше продиктует принцу. – Советник кашлянул, прочищая горло. – Ваше высочество! По поводу голосования сегодня в полдень будьте уверены: мой голос за вас. Я все хорошо обдумал. Вы на троне – лучшая защита для моей семьи.

– Вы могли бы все обдумать вчера, господин Мишо, и не тратить драгоценное время.

– Сегодня я поступлю правильно, ваше высочество, это уж точно.

– Нет, господин Мишо, слишком поздно. Сегодня вы вообще не будете голосовать.

– Вы… Вы меня исключите, ваше высочество?

– Нет, я убедился, что сердиться на вас не стоит. Пока что не могу сказать вам больше. Лишь одно: до свидания, господин Мишо.

– В таком случае, ваше высочество… До свидания. До скорого свидания.

Советник ушел в расстроенных чувствах.

– Как поступим с этой гадостью? – спросила Эма, держа письмо кончиками пальцев.

– Сожжем. Прошу. Это твое право.

Эма поднесла листок к ночнику. Тибо смотрел, как бумага темнеет и сворачивается. Огонь уничтожал отвратительные слова одно за другим, черный пепел летал вокруг Эмы. Она вспомнила о ночных бабочках, потом о птицах, вестниках беды.

– Мне стыдно, Эма. Прости.

– Напротив, письмо полезное. Оскорбления ничуть меня не задели, зато стало ясно, что Клеман прав. Удар попал в цель. – Эма положила руку на грудь Тибо, туда, где билось сердце. – Вот сюда.

– Клеман всегда прав, – вздохнул Тибо, удерживая ее руку.

Принц чувствовал себя подавленным, а день обещал быть долгим и трудным. Предстояло сражение за корону, и хотелось, чтобы отец был рядом. Вот здесь, сейчас. Тибо сомневался, что почувствует его присутствие на кладбище. Скорее, где-нибудь еще. Возможно, там, где они виделись в последний раз…

– Я ненадолго отлучусь, Эма. Если тебе что-то понадобится, зови Мадлен.

Тибо не пришлось далеко идти. Несколько шагов по синему ковру, тяжелая дверь в другом крыле замка. Но сначала на свежий воздух, и принц вновь спустился в сад. Лужайки напитались влагой, как губка, каждый шаг оставлял след-лужицу. Овид следовал за принцем по пятам, лужицы становились глубже. Так они оказались под окнами детской Тибо. Принц машинально поднял глаза. И заметил, что виноград, оплетавший стену, шевелится. Лисандр собрался бежать.